Он уже бывал там, гулял по Невскому, дивился на Медного всадника, рождественские витрины и ледяную сияющую Неву. Но то были поездки по делам компании Шкотта. Теперь он ехал не принимать на таможне машины из-за границы. Он ехал на писательство.

Глава третья

Журналист

Вот и приходит Петр Петрович ко мне: «проедемтесь, батенька, в санках! первопуток!»

– Помилуйте, Петр Петрович, до санок ли мне! – воскликнул я, вскакивая из-за стола и кидая перо. – Мне надо на воскресенье написать фельетон, ничего в голову нейдет, а вы зовете кататься на санках…

Н. С. Лесков. Санный путь

Голубенький, чистый Подснежник-цветок! А подле сквозистый, Последний снежок… Последние слезы О горе былом И первые грезы О счастъи ином…

А. Н. Майков. Весна

У Вернадского

«В весеннем воздухе есть какое-то странное возбуждающее свойство: всякий человек как будто оживает; как будто новая, свежая кровь льется по его жилам. Душа требует мысли и деятельности. Мне кажется, что это самое чувствуют у нас теперь все благодаря тому времени, в которое нам пришлось жить, – писала в феврале 1858 года, вскоре после создания Главного комитета по крестьянскому делу, Мария Николаевна Вернадская, первая в России женщина-экономист. – Конечно, ни одна весна не может обойтись без того, чтоб не сломалось несколько колес и не заболело несколько лошадей; все это знают, но, несмотря на это, всякому живется как-то привольнее! Как всякой весной является множество вопросов, о которых не было и помину зимой… так и в наше время в сфере общественной явилось множество вопросов, важных и интересных, полезных и благородных, о которых прежде и не думали»>141.

Лесков угодил в литературу в это весеннее, нервное, но счастливое время, когда всё вокруг дышало новизной и грезило о «счастье ином», как в те же самые годы писал поэт Аполлон Майков, включивший потом стихотворение об этом в цикл «На воле».

Время воли — эпоха реформ – началось, как известно, раньше календарных шестидесятых годов – с воцарением Александра II в 1855-м. Россия вкусила, пусть и совсем ненадолго, свободу слова. Под дождиком гласности начали стремительно, как грибы, множиться новые газеты и журналы – в конце 1850-х – начале 1860-х они вырастали целыми полянами.

Российская пресса давно не переживала ничего подобного. В 1850 году, например, появилось всего одно новое периодическое издание – официальная газета «Ставропольские губернские ведомости», в 1852-м – четыре: три научных журнала и «Саратовские губернские ведомости». И так все семь мрачных лет, пока действовал Бутурлинский комитет – секретный орган, созданный Николаем I для надзора «за духом и направлением» российской печати. Весной 1855 года комитет был закрыт, и, хотя официальные цензурные правила смягчили спустя еще несколько лет, начали выходить десятки новых периодических изданий разной степени глубины – от академических до литературных, от педагогических и детских до развлекательных. Рекордсменом стал 1858 год, когда в России было зарегистрировано 59 новых изданий>142. Замечательно, что изрядная их часть – уличные листки, юмористические, шутливые эфемериды: «Бардадым», «Бессонница-шутница», «Весельчак», «Дядя шут гороховый», «Ералаш», «Попугай», «Пустомеля», «Пустозвон», «Шутник», «Фонарь», «Чепуха», «Юморист». Один из таких листков, «Щелчок», сообщал, что его редакция «находится в кармане, карман в сюртуке, сюртук на редакторе, а редактор в Петербурге». Еще задорнее бренчала «Бесструнная балалайка» – «листок забавного смехословия и потешного пустословия», весь написанный раешным стихом.