Наверное, Эвелин должна была последовать за Джулиеном вскоре после его смерти, если бы не Лаура Ли, ее малышка-дочь, которую ей не хотелось оставлять сиротой. И так было всегда. Кто-нибудь из детей, привязывая ее к себе, обязательно заставлял возвращаться к жизни. Тогда это была Лаура Ли, а теперь Мона. Интересно, доживет ли она до того, чтобы повидать ребенка Моны?

Однажды Стелла принесла платье для Лауры Ли, собираясь отвести ее в школу.

– Дорогая моя, выкинь ты весь этот вздор насчет школы из головы, – сказала она тогда. – Бедненькая девочка. Зачем ее так мучить какими-то науками? Помню, я всегда ненавидела школу. Лучше давайте поедем вместе в Европу. Со мной и Лайонелом. Как можно прожить всю жизнь на одном и том же месте? Тоска, да и только!

Если бы не Стелла, Эвелин, пожалуй, никогда не побывала бы ни в Риме, ни в Париже, ни в Лондоне, ни в одном из прочих замечательных мест, которые показала ей возлюбленная. Стелла никогда не была верной, но при этом оставалась по-своему преданной, считая это единственно важным достоинством человека.

В ночь смерти Стеллы на Эвелин было серое шелковое платье и жемчужные бусы Стеллы. Когда свершилась трагедия, Эвелин выбежала из дома и кинулась ничком на лужайку, краем глаза видя, как уводят Лайонела. Платье было навсегда испорчено, потому что на земле было много битого стекла. Стелла еще долго лежала на начищенном до блеска полу – том самом, на котором они с Эвелин когда-то танцевали, – а вокруг нее мелькали вспышки фотоаппаратов. А этот тип из Таламаски как ошалелый бросился прочь. Какой у него был страшный вид. До безобразия страшный…

Предвидел ли ты это, Джулиен? Неужели свершилось пророчество, о котором вещало стихотворение? Эвелин все плакала и плакала, а позже, когда рядом уже никого не было, когда унесли тело Стеллы и наконец воцарилась гробовая тишина, а сам особняк на Первой улице погрузился в беспробудный мрак, нарушаемый едва заметным мерцанием битого стекла, Эвелин пробралась в библиотеку, сняла с полки книги и вскрыла находившийся в стенке тайник своей усопшей возлюбленной.

Там хранились их общие фотографии, письма и вещи, которые Стелла прятала от Карлотты. «Пусть мы не хотим, чтобы она знала о нас, – говорила Стелла своей любовнице, – но я буду трижды проклята, если сожгу наши фотографии».

Эвелин сняла с себя длинную нить жемчуга и положила его в утопающее во тьме углубление в стене, маленькое хранилище свидетельств их нежного и блистательного романа.

– Почему мы не можем всегда любить друг друга, Стелла? – сокрушалась Эвелин, когда они плыли в доме-лодке.

– О, милая, мир никогда не сможет это принять, – отвечала Стелла, у которой к этому времени уже завязался роман с мужчиной. – Но обещаю, что мы будем встречаться. Для этой цели я организую хорошее местечко где-нибудь в центре города.

Стелла выполнила свое обещание и специально для них двоих сняла квартиру с очаровательным внутренним двориком.

У Лауры Ли в связи с отсутствием матери никаких вопросов не возникало. Весь день она была в школе, поэтому ничего не подозревала.

Встречи со Стеллой в маленькой неубранной квартирке с голыми кирпичными стенами, за которыми слышался шум ресторана, Эвелин очень забавляли. Ей нравилась таинственность их романа, о котором ни сном ни духом не ведал никто из клана Мэйфейр.

«Люблю тебя, дорогая моя…»

Только Стелле Эвелин показала виктролу, доставшуюся ей от Джулиена. Только Стелла знала, что по просьбе покойного дядюшки Эвелин унесла ее из дома на Первой улице. Призрак Джулиена был всегда ее спутником, стоило только представить, как она гладит его волосы или прикасается рукой к его коже.