Писать, наверное, тоже получится — надо будет проверить.

Санька наивно надеялась вычитать в журнале четкие инструкции и рекомендации, как жить в лесу, написанное более всего напоминало обрывки размышлений из личного дневника вперемешку с непонятными «садово-огородными» советами: «Ложку живой воды на ведро. Полив. Бурка теперь приходит в десять. Саженцам дозреть неделю, потом в землю. Блуждающие огоньки — суп из рыбьих костей. Обпилить после урагана…».

Обнаружить в невнятном потоке фраз однозначный смысл сходу не вышло, но последний абзац насторожил.

«Мандрагоры кричат у западной границы. Быть тише. У Д.Ж. появился второй лист. Надежда еще теплится. Зола удобрила почву, ждать осталось немного. Я смогу все испра…», — дальше послание обрывалось.

Интересно, почему?

— Мам, кто такой ин-дрик? — оторвала от размышлений Альбинка.

— Какой еще индрик? — не сразу врубилась Санька, потом перевела взгляд на книгу, лежащую у дочки на коленях.

«Бестиарий», — так назвала ее Яра. Книга явно старинная. Очень старая! Страницы сомкнуты двумя тяжелыми переплетными крышками. Каждая из почти сантиметровой в толщину доски и обита кожей. По коже золотое тиснение. На развороте, который открыла Альбинка, широченные узорчатые поля…

Санька вспомнила, что в музее, куда они ходили с подругой Верой на выставку первопечатных книг, им рассказывали, зачем древним книгам надобились настолько широкие поля. В далекие времена, когда часты были пожары, а книги были редки и не всякому доступны, эти широкие поля и толстые переплетные крышки с надежными замочками-запорами спасали их от огня. Книгу запирали — стискивали плотно-преплотно страницы. Так, что воздух не попадал между ними, и жадное пламя глодало лишь внешние края. Потом, когда книгу отыскивали на пепелище, обгорелые части страниц обрезали по краю, удаляя часть узорчатых полей, а не сам текст. Все переплетали заново…

И в этом мире, похоже, действовали так же.

— Вот он, индрик. — Альбинка ткнула пальцем в картинку с существом фантастическим, но хотя бы знакомым. — На единорога похож.

— Точно, похож, — согласилась Санька, прочитала: — «разновидность единорога» там внизу подписано. Неужели тут и единороги водятся… — протянула с сомнением.

— Ой! А эта… Смотри какая страшная.

Дочка опасливо ткнула пальцем в изображение необычной птицы с человеческой головой.

Точно такую же птицу Санька видела в альбоме с репродукциями картин Васнецова. Коллекционное издание, дорогие и глянцевое, было у нее любимым среди всех подобных книг в библиотеке мачехи. Полотно с сирином и алконостом, таинственными дево-птицами райского сада, всегда бросалось в глаза.

Судя по мрачному лицу и пестрым перьям в темной гамме — тут тоже сирин.

Санька пробежалась взглядом по строчкам с витиеватой буквицей в первом абзаце. Если верить тексту, сирин — птица нелюдимая, коварная и опасная. Пения ее ни в коем случае слушать нельзя. Голосом она усыпляет, но поет крайне редко – за жизнь пару раз. Санька оглядела суровое красивое лицо, холодные глаза, могучие лапы с крючьями когтей. Одно слово — хищник. И хищник страшный!

На следующей странице обнаружился алконост.

Выглядел он еще внушительнее, чем сирин. Тело этой птицы было довольно длинным, перья — светлыми, с цветастой канвой по краям крыльев и хвоста. Были у нее еще плечи и руки, так что всех конечностей получалось шесть.

Санька внимательно оглядела алконоста, перевернула обратно на сирина.

Эти темные перья она уже видела здесь.

Рано утром большая птица садилась на крышу домика, стучала когтями. Потом птицы, коих оказалось более одной, улетели в лес. Санька даже поежилась. Неужели такие, как в книге? Хотя буро-пестрое оперение ведь у многих в лесу…