– Приехали, слезайте здесь! – парень-путеец по пояс высунулся из бокового окошка будки. За спиной у него рокотал, распространяя запах горелого подсолнечного масла, дизельный движок в облупленном решётчатом кожухе. – На платформе останавливаться не будем, дурное это место. А дальше вдоль путей, справа, сплошь колючие кусты – там и с топором не пробиться, бензопила нужна…

Виктор кивнул, озирая окрестности. Он уже успел наслушаться про «нехорошую» станцию, и теперь воочию видел причины такого к ней отношения. Здесь почти ничего не росло – ни зелёного листка, ни пучков травы, пробивающейся сквозь асфальт, ни прядей проволочного вьюна на голых, облезлых стенах станции и пешеходного мостика – одни только трещины в голом бетоне да пустые переплёты окон мёртво скалятся острыми стеклянными зубьями.

Изрядная редкость для Московского Леса.

Пейзаж справа от путей, производил совсем уж удручающее впечатление. Виктор никогда не увлекался видеоиграми, но первое, что пришло ему в голову – именно этими кварталами, между 8-й и 5-й улицами Соколиной Горы, вдохновлялись дизайнеры, создававшие игры в популярном когда-то жанре постапокалипсиса. Не было здесь ни буйно разросшейся акации и сирени, ни древесных гигантов, появившихся в мегаполисе вместе с Зелёным Приливом, ни даже вездесущей ползучей зелени, которой в других районах сплошь заросли руины домов и фасады уцелевших строений. Лес словно побрезговал этими кварталами: между мёртвыми многоэтажками виднелись лишь, голые, почерневшие, словно обугленные, скелеты деревьев, ржавые остовы автомобилей, асфальт весь в ямах и промоинах, На фасадах, зияющих выбитыми окнами, то тут, то там – угольно-чёрные языки копоти, крыши топорщатся обломанными стропилами. Всё здесь было какое-то… словно обсыпанное невидимой глазу чёрной пылью.

Виктора передёрнуло. Прав путеец, дурные здесь места. Мёртвые. А ещё – чем-то знакомым веяло от этой черноты. Знакомым, и весьма неприятным.

«…ещё бы оно было тебе незнакомо! Та Чёрная Плешь в Грачёвке, ту, что осталась на месте расправы с Блудояром и Хорьком…»

Видимо, он произнёс это вслух, потому что Ева, возившаяся с рюкзаками, сваленными возле будки машиниста, немедленно отозвалась.

– Ты тогда валялся с раненой рукой, а вот я насмотрелась. В точности такой мертвечиной тянуло от этой отметины. В Марьиной Роще, в полосе Мёртвого Леса, тоже попадаются похожие, сама видела. Но там они неопасные – мелкие, выдохшиеся, да и зарастают быстро…

Виктор кивнул. Сам он не присутствовал при достопамятной экзекуции, учинённой друидами над доверенным палачом Порченого, и предателем-хуторянином, и не видел, как Прорыв – столб чёрного то ли света, то ли праха, выдул, если верить друидам, человеческие души, оставив пустые ходячие оболочки. А вот ощущение – мертвенную ауру поляны, отмеченной с тех пор угольно-чёрным кругом – он запомнил накрепко.

Здесь, вблизи почерневших Лес знает сколько лет назад кварталов, ощущение это было другим. С одной стороны, гораздо сильнее, а с другой – не столь острое, не столь пронзительное. Сглаженное временем, что ли?

– И давно здесь так? – он мотнул головой, указывая на неживую пустошь.

Ева неопределённо пожала плечами.

– Всегда было. Вообще-то сюда никто не заходит, стрёмно, да и незачем. Один из наших, Игнат его звали, наслушался однажды барахольщиков – те, якобы щипали Мёртвый Лес по краям – и сунулся. Так и сгинул.

– Его что, не искали? – удивился Виктор. Он уже успел убедиться, что у егерей не принято оставлять своих без помощи.