И смерть услада, коль бремя с плеч
Твоей рукою снимает меч.
Но, правоверных сердец эмир,
К словам аллаха склонивший мир,
Тебе известен удел певца:
Безмерна тяжесть его венца.
Глотая зависть, в годах враги,
Подстерегают его шаги.
Капризно слово: перевернуть
Его значенье – трудней вздохнуть,
Ты сам на надпись мою взгляни,
Потом – помилуй или казни».
Гоня внезапно восставший стыд,
Идёт к воротам Харун Рашид[9]
А там, как будто два голубка,
Прижались нежно к строке строка:
«Мой ненужный стих сияет посреди твоих дверей,
Как сияет ожерелье на любовнице твоей».
Поэт халифу к ногам упал.
Халиф поэта поцеловал.
«Ты- мозг поэтов. Но ты бедняк.
Клянусь аллахом – не будет так!
Ты был нижайшим в моей стране.
Теперь ближайшим ты станешь мне.
Врагам навеки закроешь пасть:
Тебе над ними дарую власть».
Он долго смотрит в глаза ему,
В рабе такому дивясь уму,
В ладоши хлопнул – и в тот же час
Осыпан златом Абу Нувас:
Повёл бровями- и в тот же час
Бессмертным назван Абу Нувас.
Потом простился – и в тот же час
Багдад покинул Абу Нувас.

Миниатюры о любви

Выпить всю тебя до дна?
Почему ты так хмельна?
Или розовое тело –
Отблеск алого вина?
«Так лежать, – шепчу тебе, –
Неприлично ведь тебе.
Ты позволь из поцелуев
Плотный шелк соткать тебе».
Вот эти гроздь и девушка – в них кровь
Одна и та же, ты не прекословь.
Один и тот же хмель нам сыплют, зрея,
И гроздь – в вино, и девушка – в любовь.
Ты меня свела с ума.
Ты мне воля и тюрьма.
Огляни свои красоты –
Всё поймешь тогда сама.
Твой отец, седой хаджи,
Разве мастер он, скажи?
Эти чаши и бутоны
Он ли выточил, скажи?
Кто творец, коль ты рассказ?
Кто связал в последний раз
Взлёт бровей, упругость бёдер,
Смелость губ и нежность глаз?
Виноградная гроздь, осенённая первым пушком,
Соловьиная песня над первым весенним цветком,
Серебристые капли ночной ароматной росы –
Это всё о тебе говорит мне своим языком.
Плыть, к тебе одной спеша!
Жить, тобой одной дыша!
Ты сама ещё не знаешь,
До чего ты хороша.
Вот здесь тебя впервые обнял я.
Здесь нас навек соединил Судья,
А это – след твоей лилейной ножки,
Когда ты шла с кувшином от ручья.
Я задал тебе вопрос:
«Больно жжётся пламя кос?»
Щёки розовые рдеют
В жарком золоте волос.
Научи, каким мне быть?
– Постарайся не забыть:
Полюби, чтоб стать любимым,
Будь любимым, чтоб любить.
К тебе, которой день и ночь молюсь,
Без разрешенья я не прикоснусь!»
Красавица подумала с досадой:
«Иль евнух ты, или глупец, клянусь!»
Слов у милой с губ не рви,
Ты в глазах ответ лови,
А взглянуть в глаза не смеешь –
Не достоин ты любви.
В море губ ты слов не рви,
Там растут цветы любви.
Коль до них не дотянуться –
Лучше к берегу плыви!
Я рассудка и слова в любовных делах не терплю.
Мне красавица – книга, где буквы я сердцем ловлю:
Я в румянце, во вздохе, во взгляде её и улыбке
Без ошибки прочту долгожданное слово «люблю».
Полузакрыв глаза, прильни, подруга,
Дай захлебнуться в губ твоих вине!
Мы через губы изопьем друг друга,
Я растворюсь в тебе и ты во мне.
Едва коснувшись моего огня,
Она пылает вся, как светоч дня.
Остановись мгновенье, ты прекрасно!
И ты в других переживёшь меня.
Ты вся горишь от ласк еретика.
Так вот где ключ от твоего замка!
Ты сбрось одежды, чтоб не запылали
На жарких бёдрах лёгкие шелка.
Низвергалась вода, покружившись в запруде,
На покорные губы, упругие груди,
На созревшие бёдра, тугие колени…
Почему я не влага прохладная, люди!
Струй побледневшие руки на розовом теле твоём,
Волн посиневшие губы на розовом теле твоём.
Солнечных зайчиков с милой ревниво сгоняя,
Вздохи зефира на розовом теле твоём.
Поток, любуясь, отражал тебя,