– Поглядели? – поинтересовалась она.

– Да-да, конечно, – пробубнил в ответ глупость сосед.

– Буду молчать, – предложила она. – Буду молчать, если обещаете впредь натирать полы и прочищать засоры самостоятельно!

– Конечно, Юленька, конечно!..

Он неловко поднялся с полу, еще не совсем соображая, что произошло.

– Брюки постирайте! – посоветовала она. – А лучше выкиньте!

Здесь Се-Се пришел в себя окончательно, мигом осознал произошедшее, покраснел даже внутренностями и большими скачками запрыгал к себе в комнату.

– И женщину себе найдите, – прошептала Юлька напоследок.

Здесь открылась третья комната, из которой в старой ситцевой ночнушке выперлась Слоновая Катька, желающая посетить уборную.

Увидав голую Юльку, скривилась и прошамкала беззубым ртом:

– Ишь, рассупонилась вся! Развратница!..

Она лишь улыбнулась в ответ и закрыла за собой дверь.

Слоновая Катька просидела в отхожем месте более часа.

Она вспоминала свою жизнь, себя в двадцать три и сознавала, что тогда была такой же красивой, как Юлька, может еще прекрасней, но отцвела почти бесполезно, узнав только про одного мужика, и не оставил цветок ее молодости даже почечки. Пустоцвет… Она легонько всплакнула в нелегких думках о собственных похоронах, решила, что на крайность ее райсобес закопает, а если все выйдет ладно, то соседка похоронит. Юлька, она добрая, хоть и непутевая…

Этот день был революционным для нее во всех отношениях. Во-первых, кто-то решил, что она должна стать матерью, и Юлька безропотно с тем согласилась, да еще и огромное счастье вошло в ее организм вместе с чьим-то волевым решением. Во-вторых, закончилась депрессивная связь с капитаном Антоновым. Она была в этом уверена…

В тот же вечер, когда Слоновая Катя размышляла о своей неизменной кончине, гэбэшник явился к Юльке, ощущая потребность к совокуплению, являющуюся следствием какой-то странной любви, болезненной, мучительной в своей сладости.

Дверь она ему открыла и даже впустила, уверенная и радостная, что сегодня все объяснит Платону, а он должен понять.

– Сделай аборт, – почти приказал капитан.

– И не подумаю, – ответила она, впрочем, совсем без агрессии.

– Дело твое.

Антонов привычно протянул руку к ее животу, но она отшатнулась.

– Я сказала – все!

– Что – все? – не понял он.

– Я собираюсь рожать от Северцева. Ты, пожалуйста, больше сюда не приходи…

– Такого человека нет, – начал злиться капитан.

– Хорошо, Криницина…

– И такого не существует. Бродячей собакой закопан в землю, даже без таблички!

– Мне все равно. Ты сюда не ходи!..

Антонов, прыгнув неожиданно зверем, вновь попытался поймать ее, но она увернулась, присев, не давая его жадным пальцам дотронуться до интимных мест.

– Не прикасайся!

Но он уже был разгорячен отказом и неудачной попыткой охоты, а потому засверкал глазами и задышал шумно, одними ноздрями.

– Не подходи! – предупредила она, сжав кулаки.

Он вновь прыгнул, закусив кожу на ее шее. Она попыталась коленом попасть в самое уязвимое, но промахнулась, угодив в бедро.

– Сс-сука-а! – прошипел он, ощущая в теле вулканическое желание, которое вовсе не способствует деятельности мозга. – Загрызу-у!!!

Конечно, он был гораздо сильнее физически, да и по призванию знал профессиональные методы атаки, а потому автоматически применил их, одной рукой заломив ее руку за спину, второй же дернул ремень на брюках, затем задрал ей на самую голову халат, со всей силой шлепнул ладонью по голой ягодице и вторгся в женское пространство диким монголом.

– Не надо… – просила она.

А он, сознавая краешком сознания, что это его прощание с ней, достиг крайнего зверского состояния.