И одно это воспоминание меня отрезвило. Ярость прошла. Остались тоска и беспомощность.

– Этот человек, – сказал я сидящему за столом, – убил ребенка, чтобы свалить на меня вину. Мальчика двенадцати лет. Вам все еще очень смешно?!

Он уронил мое кольцо на страницу открытой книги. Поднялся из кресла и почти коснулся головой потолка; я отступил на полшага и услышал, как шумно и нервно дышит черный покупатель над самым ухом.

– Это правда? – спросил хозяин каюты, почти упираясь макушкой в переборку.

Мой черный покупатель засопел громче:

– По условиям договора юноша должен был пойти со мной добровольно, ну вот он и пошел… по своей воле, правда, Леон?

– Это не то, о чем мы договаривались, – человек напротив сурово покачал головой. Я почувствовал надежду, я мысленно взмолился, обращаясь к нему: ну сотвори же справедливость! Сделай так, чтобы все узнали правду!

Мой покупатель засуетился, теперь уже не скрывая страх:

– Говорю же вам, это особенности местных нравов, и мои методы…

– Неважно, – человек напротив оборвал чужую фразу, будто мошку прихлопнул. – Юноша – не тот, за кого вы его выдаете.

Мы с моим покупателем одновременно лишились речи. Он пришел в себя первый:

– Но… я клянусь… Я разбираюсь в вопросах крови… Он не подкидыш и не ублюдок, это исключено…

– Ты сам ублюдок! – закричал я, и тут человек напротив наконец-то на меня посмотрел:

– Как зовут твоего отца, сынок?

Я к тому времени был настолько оглушен и зол, что выдержал этот взгляд и не отвернулся.

– Отца зовут Онри Кристалл. И я вам не сынок!

Он сделал неуловимое движение рукой. В первую секунду мне показалось, что меня ударили под ребра, да так, что ни вздохнуть, ни выдохнуть. Я чудом устоял на ногах – чтобы увидеть, как он вынимает руку из моей грудной клетки, и в ладони у него дергается кусок мяса, подозрительно похожий на человеческое сердце.

Я замер, почти не чувствуя боли. Только удивление и горечь: вот ведь как вышло. Вот как получилось; он стоял передо мной, разглядывая мое сердце у себя в руке, будто товар в магазине.

Потом у меня потемнело в глазах. Еще потом я очнулся, и оказалось, что я все еще стою – правда, навалившись на перегородку, но стою на своих ногах, и сердце мое на месте, и даже рубаха цела, только не хватает двух пуговиц.

Хозяин каюты как ни в чем не бывало вернулся в свое кресло, причем руки его оставались чистыми и сухими. Мой черный покупатель стоял в дальнем углу, нервно сглатывая, а я слушал удары собственного возвращенного сердца и гадал: выживу я теперь? Или не выживу?

Человек за столом полистал свою книгу, будто забыв о нас обоих. Потом принял, похоже, решение. Невесть откуда появились перо и чернильница, он что-то написал на листе бумаги, сложил вчетверо и передал моему покупателю. Тот расцвел; его торжество и явное облегчение ничего хорошего мне не обещали.

– Ну что же, Леон, – заговорил он приподнято, – рад за тебя. Ты счастливчик!

У меня наконец-то подкосились ноги, и я сел на дощатый пол. И так, сидя, смотрел, как уходит мой покупатель вверх по крутой лестнице. Вот его пыльные сапоги скрылись в люке, и звучат шаги на палубе, и тяжело покачивается на волнах корабль…

– Ты не совсем счастливчик, сынок, – рассеянно сказал человек в кресле, переворачивая страницу в своей книге. – Будет серьезный разговор, но это потом… Герда, готовься к переходу.

Дрожь прокатилась по телу корабля. Вздохнули переборки-ребра, и я осознал, что нахожусь внутри огромного живого существа. В чреве кита. В желудке.

Тут-то я опомнился, и откуда только силы взялись. Вскочил и, не оглядываясь, кинулся по лесенке вверх, вслед за моим покупателем. Выскочил на палубу, успел увидеть отходящую от борта лодку, рванул вдогонку, собираясь перемахнуть через борт, в последний момент оглянулся…