Походный плащ Рокоссовского также не позволил комбату точно определить звание незнакомца, но по выправке и сопровождавшим его автоматчикам он без колебания отнес его к комсоставу.

– Прошу предъявить документы, товарищ командир… – Петров сдержанно козырнул и, положив руку на ремень, стал терпеливо ждать, пока Рокоссовский достанет из внутреннего кармана кителя удостоверение и развернет его.

– Представитель штаба фронта Рокоссовский Константин Константинович, – представился Петрову высокий гость, желая сохранить свое инкогнито, и комбат прекрасно его понял.

– Прошу в штаб, товарищ Рокоссовский, – Петров любезно указал гостю на дверь, а сам повернулся к часовому: – Продолжайте нести службу.

Сказано это было простым и будничным тоном, так, словно представители фронта приезжали к Петрову в батальон каждую неделю.

Оказавшись в добротно построенном блиндаже, Рокоссовский попросил комбата доложить обстановку на участке его обороны, и в ходе завязавшейся беседы генерал убедился в верности своего первичного впечатления. Капитан не только досконально знал положение дел в своем батальоне, но и имел хорошее представление о противостоявшем ему противнике.

На карте, представленной Петровым генералу, были нанесены не только передовые рубежи обороны врага с многочисленными огневыми точками, но и местонахождение второго рубежа немецкой обороны. Вместе с этим комбат рассказал, что противостоящие ему соединения 212-й пехотной дивизии вермахта занимают эти позиции с осени прошлого года и в своем составе имеют в основном средства огневой поддержки в виде минометов и артиллерии.

На вопрос гостя, откуда ему все это известно, Петров ответил, что эти данные получены в результате наблюдения за позицией противника, а также допроса взятых разведчиками пленных.

– А в штаб полка вы эти данные отсылали? – спросил Рокоссовский, хорошо помнивший, что на показанной ему в штабе полка карте четко нанесены были только передние траншеи противника, а все остальное – условно.

– Регулярно, товарищ генерал. Вот копия донесения, отправленного в штаб неделю назад… – комбат протянул Рокоссовскому вынутую из командирской сумки бумагу. При этом голос капитана звучал твердо и уверенно, а не заискивал, как это часто бывает у подхалимов при докладе высокому начальству.

– Все это хорошо, товарищ капитан, спасибо за службу, – сказал Рокоссовский, ознакомившись с донесением Петрова, – а теперь я хочу побывать на вашем наблюдательном пункте.

– Как скажете, товарищ генерал, – откликнулся на его слова комбат. – Только, пожалуйста, наденьте на себя плащ-палатку и каску. Фуражка у вас приметная, немецкие наблюдатели сразу заметят.

– Хорошо, давайте, – согласился Константин Константинович и, пока комбат доставал плащ-палатку, задал давно вертящийся у него на языке вопрос: – Давно воюете?

– С июля сорок первого, Псковский укрепрайон… – лаконично ответил Петров, не желая вдаваться в подробности.

– А за что орден?

– За Гвадалахару, – так же коротко ответил капитан и, протянув Рокоссовскому каску, сказал: – Идемте, товарищ генерал.

На наблюдательном пункте Петрова и в расположении его батальона Рокоссовский провел около двух часов, и за все это время у него не возникло ощущение того, что хоть в чем-то комбат не прав. Все сказанное капитаном в ходе наблюдения находило свое подтверждение.

Когда настало время уезжать, Рокоссовский неожиданно объявил Петрову свое решение относительно его командования в батальоне.

– В общем, так, товарищ капитан. Готовьтесь сдать батальон своему заместителю и отправиться в полк на должность начштаба.