Разумеется, нам предстояло пробираться через незнание, потому что незнание – это то, что мы не можем увидеть. Так вот, об этой выставке. Привезли они кусок такой стены, который, кто-то, откуда-то, где-то выломал. Естественно, речь идет о французах – им тогда все можно было. Это сейчас нельзя. А тогда – будьте любезны, ломайте! Они, значит, выломали кусок и привезли. Причем, привезли не древнеегипетское искусство, а совсем древнеегипетское – шикарное, до невозможности. И что же я увидала? А увидала я то, чего никогда не читала, ни в одной книге, и никто мне никогда не рассказывал. Оказывается, что это вовсе не росписи – египтяне ничего не расписывали. Это совершенно другая техника изображения, которую они потом стали называть росписью. И мы тоже. Значит, что происходило. Вот идут они с ведерком, с веревкой, и размечают стенку в клеточку, как тетрадку. Потом идет еще какая-то партия людей – бригада такая и делает трафарет. Трафарет для письменности. А вы знаете, что их письменность и изобразительную культуру мы можем назвать иероглифической? А почему? А потому, что они и изображение, и письменность наносили трафаретом. После того, как трафарет был нанесен, они начинали выскабливать стену. Понимаете? Они не писали на загрунтованной стене, а выбивали ранее нанесенный трафарет. И благодаря трафарету, у них получались такие вдавленные изображения. Затем они делали специальные цветные пасты (из чего они их делали, мы не будем спрашивать друг друга) и начинали ими инкрустировать стену. Вы представляете, что это за техника? Они ее восковали. А мы говорим: «Какая роспись!» А потом смотришь и думаешь: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Как же мы можем обсуждать эту цивилизацию? Что мы можем о ней сказать? Решительно ничего. Это величайшее, гениальное искусство консервной промышленности. Да, консервной. Они консервы делали. Мойва – это консервы. И пирамида – консервная банка. Они эту промышленность довели до такого уровня, что миллионы лет лежит и всё. Мы ничего не может о них сказать. Мы можем только любоваться и констатировать.

Мы очень любим строить гипотезы. Практически на ровном месте. Гипотезы – замечательная вещь и носит фантазийный характер. Особенно я люблю, когда говорят про инопланетян. Всё списать на инопланетян. Замечательно! И, вообще, я согласна – пускай будут инопланетяне. Правда ведь? Что нам? Легче же от этого. Поэтому говорить о египтянах не стоит просто потому, что мы можем только их описывать. Мы можем описать. Мы даже не знаем сейчас их хронологию.

У меня всегда было очень сильное подозрение, что пирамиде Хеопса совсем не три с половиной тысячи лет до новой эры, а намного больше. Сейчас объявили, что там, чуть ли не все восемь. А потом скажут, что десять, а после, что шесть. Какой-то углеродный метод, не углеродный. Зачем этим заниматься? Мы вот путешествуем и описываем. Говорим: ах, ну, конечно, исследование идет. Это я так немножко иронично об этом говорю, потому что нам не надо этим заниматься. Это очень острые, совершенно неизученные и закрытые проблемы. Я, конечно, не могу заниматься с вами этим вопросом. Наш с вами корень – это Средиземноморье. Мы с вами родом оттуда. И по нему, конечно, надо сделать маленький обзор.

Когда я говорю про Средиземноморье, угадайте, что я имею в виду? Древнюю Грецию и Рим. Потому что Греция и Рим – это средиземноморская античность. Две руки. Одна рука, скажем, правополушарная. Другая – левополушарная. Это две, совершенно разные культуры. Абсолютно. Очень мало имеющие общего между собой. Это очень большое заблуждение считать, что они, как бы имеют общий корень и общую традицию. Это не так. Вот об этом я и хотела бы поговорить с вами, чтобы вы умели это различать и понимать.