Не сказать, что я сильно загоняюсь по этой теме. Сомнений в Юриной верности у меня нет. Но имея перед глазами кучу не самых радостных примеров, особенно не расслабляюсь и в редкие свои визиты к мужу стараюсь выглядеть на все сто, чтобы каждая хищница знала – жена у шефа красавица, не стоит и пытаться.

Порывшись в шкафу, в конечном счете останавливаюсь на дымчатого цвета брюках-палаццио и красивой голубой блузе. В обычной жизни я не крашусь, но раз уж решила выглядеть идеально, достаю косметичку. Руки дрожат от волнения (чертовы анализы!), поэтому от стрелок приходится отказаться. Наношу тон, тщательно прокрашиваю брови и ресницы. Природную пухлость губ подчеркиваю карандашом телесного цвета и блеском. Надеюсь, мне не придется плакать.

Все же, как ни крути, макияж придает уверенности. Надев каблуки и прихватив сумочку, выхожу из дома. Утренние пробки успели рассосаться, к садику я приезжаю за десять минут до начала представления. Как раз когда Юра скидывает сообщение, что не сможет ко мне присоединиться. Это несколько сбивает позитивный настрой. Но стоит младшей группе выйти на сцену, как губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Может, со мной что-то не так, но я не представляю, как на этот перфоманс можно смотреть с серьёзным выражением на лице, ведь… Господи, малышня танцует так, будто они всей группой только вышли из продолжительной комы. А песни? Да половина детишек, кажется, еще не научилась говорить. Нет, это очень, очень смешно. Кусая губы, отправляю мужу бумеранги особенно смешных моментов. Смех булькает в горле, уже совсем-совсем близко. Вот будет позорище, если я с ним не справлюсь.

«Боже мой! И это я пропустил?!»

«А я говорила. Теперь живи с этим».

Зажмуриваюсь, переживая внутри себя острый укол счастья. Это так важно – знать, что мы вместе, даже когда не рядом. Когда у нас столько общего: ребенок, чувство юмора, да вся наша жизнь! В этот момент мне плевать на тесты, вот просто с высокой горы плевать! Переодеваю Мишку, блаженно улыбаясь, и кажется, ничего плохого с нами просто не может случиться. И тут… Тр-р-реньк.

Да-да, почту можно было не проверять. У меня установлен сигнал на входящие.

– Мы сицяс поедем домой?

– Нет. Сначала мы заедем к папе на работу.

Помогаю сыну устроиться в кресле, защелкиваю ремни и сажусь за руль. Стучу пальцами по кожаной оплетке. Открывать или нет? Я сейчас так понимаю Юру! Нужна ли мне эта правда? Что я буду делать, если она окажется неудобной? Под ложечкой мерзко сосет. Если так разобраться, вся моя привычная жизнь висит на волоске… Вся. Моя. Жизнь. Боже мой. Я просто не могу сидеть на месте. Выкатываюсь из машины, сажусь к Мишке назад и, вытащив только что пристегнутого сына из кресла, сажаю его на колени.

– Мама! – возмущенно пищит мой медвежонок. Не обращая внимания на его протест, целую сладкие щечки, восточные глазки, лобик, кулачки – все, что придется. А тот сначала пыхтит, потом, выворачиваясь, смеется, такой счастливый, такой беззаботный! Абсолютно не понимающий, насколько мы близки к катастрофе. И слава богу, конечно. Меньше всего я хочу его напугать своим неадекватом. Сцепив зубы, заставляю себя чуть разжать руки. Истеричка! Как так вышло, что я абсолютно не могу справиться… С эмоциями. С последствиями. Ч-черт. – Я люблю тебя, мой сладкий. Знаешь как люблю?

– До звездочки?

– И обратно.

И этого абсолютно ничего не изменит – мелькает спасительная мысль. Сморгнув слезы, достаю телефон и открываю злосчастное письмо. Буквы расплываются, картинка дергается перед глазами, как зажеванная в видике кинопленка, несмотря на то, что я, вроде бы, успокоилась. Представляю, что где-то там, в нескольких километрах от нас, Юра тоже пялится на экран, и, возможно, правильнее было бы просмотреть результаты вместе, но что уж теперь? Я не вытерплю неизвестности.