Иллур замолчал ненадолго, отправив в рот засахаренное яблоко. Прожевал, запил вином, бросил взгляд на звезды и продолжил свою речь. Лехе оставалось только молча слушать.

– Поэтому он принял мое предложение участвовать в совместном походе, в надежде, что этот выход у него появится и без войны со мной. Но я все время направлял его отряды дальними от моря путями, тянул время, получая свое, и в конце концов Гатар не выдержал.

– Но, – выдавил из себя Ларин, – если ты знал… то есть думал, что они на нас нападут, почему же мы тогда зашли так далеко по Истру? Почти до Греции дошли, я даже успел посмотреть на римские земли. А у нас за спиной был такой враг.

Леха был уже настолько пьян и возмущен недальновидностью Иллура, что осмелился покритиковать политику кровного брата, невзирая на последствия.

– И даже Фарзой тебе говорил, мол, надо разбить сарматов. Куда же мы попер… то есть пошли тогда? Надо же было этого Гатара приструнить, чтобы остальным неповадно было.

К его удивлению, Иллур не впал в ярость, а заговорил так, словно извинялся.

– Я знал о его желаниях, но думал, что мне хватит времени полностью разбить гетов, тогда бы все вышло иначе, но… тут вмешались римляне. Они знали о моих распрях с сарматами. Их золото и стало последней каплей, перевесившей на этих весах.

Ларин долго молчал, пережевывая мясо и «переваривая» услышанное. С римлянами ему было теперь все ясно, но вот с Карфагеном, где шла междоусобная война, выходили одни вопросы. Леха по долгу службы уже пообтерся в высших сферах, но никак не мог понять, на чьей стороне они с Иллуром теперь воюют. Пока Карфаген оставался единым, все было в порядке. Но теперь… Иллур вроде бы крепко дружил с сенатором Магоном, с которым у него были давние дела. А лучший кореш скифского адмирала Федор Чайка переметнулся на сторону Ганнибала. Тот сам захотел быть царем и, ясное дело, сенаторов теперь недолюбливал. Однако все военные действия, которые скифы до сих пор вели на южном фронте, как бы поддерживали усилия Ганнибала захватить Рим. Именно Ганнибала, а не сенаторов. Попытавшись самостоятельно ответить себе на все эти вопросы, Леха окончательно запутался и в итоге решил поступить просто. Спросить Иллура напрямик, а там будь что будет.

В голове шумело, слова как-то не очень клеились друг к другу. «Чертово вино, – подумал адмирал, – хорошо вставляет. Надо будет спросить у царя, кто ему такую вещь привез».

– Послушай, брат, – начал Леха осторожно, – ты помнишь моего друга… ну, того, с кем мы едва не угодили к тебе в рабство, а потом он приплывал послом от Карфагена.

– Твой друг прибыл ко мне от Ганнибала, – поправил его Иллур, которого не мог сбить с толку даже хмель, – старейшины Карфагена тут ни при чем. Да он и не скрывал этого.

– Значит, – обрадовался Леха, – мы… дружим с этим самым Ганнибалом? А как же твой… друг Магон?

Иллур перевел взгляд с тлевших углей и впервые посмотрел на своего кровного брата так, словно тот удивил его своей прозорливостью.

– Я понял, о чем ты, Ал-лэк-сей, – медленно ответил царь. – Я многим был обязан этому влиятельному советнику из далекого Карфагена. Он помогал мне деньгами, когда я был еще просто одним из вождей. Он поддерживал меня в борьбе против греков и даже собирался купить у нас часть земли, чтобы основать в Крыму торговую гавань Карфагена. Он был мне нужен и был мне почти другом. Но…

Иллур перевел взгляд на огонь и проговорил:

– Но после того, как он подружился с Римом, на моей земле появились сарматы. Он выбрал себе не тех друзей, Ал-лэк-сей, и теперь я ему ничего не должен.