И никто не нашёл тот нож, никто не нашёл и убийцу.

Так и осталась Ира в его жизни, охраняя его, как серая скала. Как страшный ангел… Как демон с выпученными глазами.

К счастью, у них не было детей. Зато была рутина. Эдик торчал до ночи на работе, чтобы устать, как чёрт, и вернуться поздно. Она приносила ему чай и печенье, которое пекла сама. Он тысячи раз говорил, что ненавидит и то и другое. Она смотрела на него оловянными глазами навыкате и отвечала, что это «очень полес-сно».

Особенно страшно было, когда она улыбалась.

Эдик вырабатывался до дна, чтобы вернуться и сразу заснуть, чтобы не видеть её, но тогда она приходила во сне и приносила ему кровавый чай. Зачерпывала его из трупа Севы, прямо из его груди, ставила перед Эдиком и говорила, чуть присвистывая:

– Это так поле-с-с-но!

И в темноте горели только её круглые выпученные глаза, в которых, казалось, навеки застыл ужас. А под ними – безумная улыбка.

Однажды ночью он проснулся от тонкого крика. Долго не мог понять, что происходит, но когда пришёл в себя, то понял, что это воет кран. Эдик поднялся выпить воды, покрутил кран, наклонился под раковину и в темноте увидел, что что-то блеснуло. Это был тот самый нож. Ещё в засохшей крови.

У Эдика затряслись руки. Он не знал, как и почему, но вдруг увидел, что заносит нож над спящим телом. И закричал тонко, как кран, вонзая его в тело снова и снова.

Пока она не открыла глаза и не улыбнулась:

– Тебе принес-сти щаю, дорогой?

Следователь был пухлый, румяный, с маленькими свиными глазками-буравчиками. Но зачёсанные на лысину волосы сразу напомнили Иру.

– Итак, за что вы убили вашу жену? – спросил он, поставив перед собой стаканчик кофе.

– Я её не убил, – ответил Эдик дрожащим голосом. – Её невозможно убить.

– То есть вы не признаётесь в убийстве? – следователь покачал головой.

– Признаюсь, – ответил Эдик. – Я убил Севу. Десять лет назад.

– Это какой такой Сева? – следователь удивлённо начал листать дело.

– Другой… – отмахнулся Эдик, раскачиваясь и тряся ногой.

– А свою жену?

– Что жену? – Эдик посмотрел на следователя, и у него похолодела спина.

Лицо следователя странно похудело, у него выпучились глаза, а на губах заиграла безумная улыбка.

– Выпей щаю, дорогой, это полес-с-сно, – прошептала Ира и придвинула к нему стаканчик с кровавой жидкостью.

Юлия Воинкова

Солнце скатилось за деревья. Над кронами небо чуть багровело, а вверху, над дольменом, плыли серые косматые тучи.

– Страшновато здесь, – шепнула Катя.

– Трусиха. Иди сюда.

Вадик стоял на серой глыбе и протягивал руки. Катя ухватилась за него, вскарабкалась на камень и с опаской встала рядом.

– Что-то никакой я тут энергии не чувствую.

– Погоди, сейчас почувствуешь, – Вадик прижал ее к себе и потянулся с поцелуем.

Катя уперлась ладонями ему в грудь.

– В смысле? Я думала мы как-то… ну… словами будем просить. Или просто посидим – сил почерпнем…

– От слов дети не рождаются, – пробурчал он и снова полез целоваться.

– С ума сошел? Увидят, – Катя оглянулась на тропинку.

– Да кто сюда попрется к ночи? Ну давай – вдруг получится? – Вадик потянул Катю вниз, на гладкий, нагретый солнцем камень.

– Может, и правда… – Катя поозиралась и сдалась.

Отверстие в дольмене озарилось легким светом, он чуть помигал и погас.

Ночью дома Кате снился тяжелый ватный туман и глухой голос, доносящийся из него: «Потом отдай. Не твое».

Через пару недель тест показал две полоски. К этому времени Катя была уже до прозрачности бледна и совершенно измучена ранним токсикозом.

Беременность оказалась настолько же тяжелой, насколько желанной. Ребенок тянул из Кати силы еще в утробе.