. Их голоса слышались в горном эхе, их очертания можно было увидеть в пурпурно-золотом горном тумане; они шептали что-то среди ароматных ветвей боярышника; шорох осенних листьев был звуком шагов маленьких эльфов – красных, желтых, коричневых, – они радостно плясали, утопая в порывах ветра, а ячмень гнулся, качаясь, потому что король эльфов и его двор скакали по полям. Они танцевали бесшумными ножками и ступали так легко, что капли росы, на которых они плясали, лишь дрожали, но не разбивались. Музыка фей была тихой и сладкой, под нее было так же «сладостно млеть», как слыша игру великого бога Пана у реки[9]; они питались лишь нектаром из чашечек цветов, хотя в своих волшебных дворцах они предлагали смертным, которых похищали, великолепные пиры, – но горе тому смертному, кто вкушал эльфийской еды – есть означало смерть. Все беды мира происходят от еды: если бы только Ева воспротивилась искушению и не съела яблоко, то все наше племя могло бы до сих пор жить в раю. Сиды с завистью смотрели на красивых маленьких человеческих детей и крали их, когда только могли, а дети самих сидов и смертных матерей, как считалось, росли сильными и могучими, но характер у них был злой и опасный. Есть также поверье, что каждые семь лет феи должны приносить жертву лукавому, и чтобы спасти своих собственных детей, они стараются похитить какую-нибудь прекрасную смертную девушку и отдать ее князю тьмы.

Догматическая религия и наука уже давно убили в культурной Европе способность творить миф и поэзию. Она существует теперь только как врожденный и инстинктивный дар у детей, поэтов и народов, похожих на детей, таких как ирландцы – простых, веселых, благочестивых и неграмотных, которые не менялись веками, которых их язык отгородил от остальной Европы; наука, культура и холодные насмешки скептиков никогда еще не проникали за этот защитный покров.

Ирландцы с готовностью приняли христианство. В его основе лежал трогательный рассказ о юной и прекрасной Деве-Матери и Боге-Ребенке, он затрагивал глубочайшие чувствительные струны в нежном, любящем и благожелательном сердце ирландца. Однако оно не уничтожило легенды о древних временах, новая христианская вера приняла их и включила в себя. Остались и священные колодцы, и святые деревья, и они стали даже еще более священными благодаря связи с именем какого-нибудь святого. И до сего дня старая мифология держится с силой и жизненностью, не тронутыми никакими признаками слабости или разложения. Греки, которые происходят от того же первоначального племени, что и наш народ, благодаря влиянию высочайшей культуры достигли полноты и совершенства вечной юности, но ирландцы – без культуры – остались вечно детьми, среди которых все еще сильны детские суеверные чувства: они способны поверить во что угодно, поскольку, чтобы сомневаться, нужно знать. Они никогда, подобно грекам, не поднимались до понятия о расе, более благородной, нежели они сами, – о людях, более сильных и одаренных, с бессмертным божественным огнем в венах; о женщинах, божественно прекрасных или вдохновленных божеством; но ирландцы и никогда не уничтожали образа Божьего в своих сердцах неверием или неблагочестием. Одно из самых прекрасных и трогательных свидетельств веры в человеческой истории – это неколебимая преданность ирландского народа его старинной религии, несмотря на преследования и жестокие законы, более оскорбительные и унизительные, чем что-либо, что когда-либо одна христианская секта причиняла другой.

При такой благочестивой натуре было бы невозможно сделать ирландцев нацией скептиков, если бы даже целый легион германских рационалистов явился среди них, чтобы проповедовать крестовый поход против всякой веры в духовное и невидимый мир. И древние традиции их племени так крепко держатся в сердцах еще и потому, что ирландцы – артистичный народ; для обожания и любви им требуются предметы, а не просто абстракции, которые может принять в таком качестве их разум. Кроме того, они нация поэтов; Бог всегда рядом с ними; святые, и ангелы, и призрачные создания земли и неба со смесью любви и страха постоянно влекут ум ирландцев в бесконечный, невидимый мир. Возможно, ни одна традиция или обычай, которые берут свое начало в религиозных верованиях, не были утрачены в Ирландии за долгую череду веков с тех пор, как первые люди с Востока прибыли сюда и поселились на наших берегах. На летнее солнцестояние все еще горят огни Ваала, только уже не в честь солнца, а ради Иванова дня; и крестьяне все еще проводят свой скот между двух огней – но не во имя Молоха, как раньше, а во имя какого-нибудь святого покровителя. То, что все ирландские легенды говорят о том, что они пришли с Востока, а не с Севера, совершенно точно; они указывают на теплую землю, а не на страну айсбергов, где гремит гром, когда разбиваются закованные льдом реки, на страну, где тень деревьев и холодный ветерок от сверкающего колодца были дарящим жизнь благословением природы. Почитание колодцев не могло зародиться в такой влажной стране, как Ирландия, где колодцы можно найти на каждом шагу и где земля и небо всегда тяжелы и насыщены влагой. Оно должно было прийти от восточного народа, странствовавшего по сухой и жаждущей земле, там, где открытие колодца казалось вмешательством ангела во благо человеку.