Л. Г. Корнилов также любил и Туркестан, его историю, древние обычаи. Как вспоминал генерал Е. Н. Мартынов, позже служивший с Корниловым в Маньчжурии, «по собственным его, Корнилова, признаниям он вообще не переносил Европу и лучше всего чувствовал себя с азиатами».

В годы службы в Туркестане Корнилов был частым гостем в далеких «туземных» селениях. Его неудержимо влекла загадочная, полная тайн жизнь Востока. И это были не только слова. Корнилов знал девять языков народов русского Туркестана и Центральной Азии.

В октябре 1902 года Л. Г. Корнилов «отбывал ценз» для звания штаб-офицера в должности командира роты 1-го Туркестанского стрелкового батальона. Несмотря на то что строевая служба была недолгой, Лавр Георгиевич успел отличиться тем, что начал учить своих подчиненных ведению боевых действий в пустыне методом многосуточных рейдов отдельных разрозненных отрядов.

В ноябре 1903 года Л. Г. Корнилов выехал в Индию с целью изучения оборонительной линии по реке Инд и организации Индо-Британской армии. Это была, пожалуй, самая безопасная из всех его командировок. Благодаря прошлым поездкам по Афганистану и Кашгарии Корнилов был хорошо известен британской разведке, и ему не было смысла скрываться. К тому же среди английского руководства он уже пользовался определенным авторитетом. Поэтому английские офицеры показывали Корнилову все, что не вызывало у них опасений, приглашали на смотры, парады, знакомили с жизнью гарнизонов, хотя при этом и пристально следили за каждым его шагом.

Важным этапом военной биографии Л. Г. Корнилова стала русско-японская война. 27 января 1904 года все офицеры Петербургского гарнизона собрались в залах Зимнего дворца к высочайшему выходу на молебствие о даровании победы русскому оружию. Настроение у большинства было приподнятое. И лишь немногие понимали, в какую трудную войну ввязалась Россия.

Командующим войсками, предназначенными для действий в Маньчжурии, был назначен военный министр А. Н. Куропаткин – человек, безусловно, грамотный, имевший боевой опыт, но не имевший практики командования столь крупными объединениями во время войны. Когда он появился в зале Зимнего дворца, его встретили аплодисментами, и, как пишет военный корреспондент капитан Берг, «имя Куропаткина было у всех на устах». В то же время он отмечал, что сам военный министр был не радостен. «Он шел своей обычной тяжелой походкой, пасмурный, с опущенной вниз головой. В толпе говорили, что сегодня утром, когда стали известны в Петербурге события роковой порт-артурской ночи, он представил государю список лиц, которым могло быть вверено главное начальствование нашими военными силами в войне с Японией. Говорили, что в этом списке свое имя он поставил последним». Но Николай II выбрал именно его.

Полковник Л. Г. Корнилов во время русско-японской войны 1904–1905 гг.

Дело в том, что боевая репутация Куропаткина стояла очень высоко, гораздо выше репутации военного министра и военного администратора. «В той порывистости, с которой, будучи на этом посту, он переходил от одного вопроса к другому, в той массе работы, которую он задавал главным управлениям военного министерства, требуя от них обширных справок то по одному вопросу, то по другому, видели не только большое трудолюбие и энергию, но и порыв к живому ратному делу… Говорили, что он тяготился канцелярским делом, неоднократно просил уволить его с поста военного министра и дать ему разработать план войны, которая угрожала России не далее как через пять лет. И все верили, что он сделает это превосходно…»