Похоже, что бандеровцы, убившие Кузнецова, попытались затеять с немцами свою игру. В обмен на «задержанных» и найденный при одном из них (Кузнецове. – Н. Д.) отчет они хотели добиться поблажек для семейства Лебедя. Ведь Кузнецов, и бандиты это знали, был убит, а его секретное донесение находилось у них. Отсюда и сознательное временное смещение. Кузнецов нужен был службе безопасности – СД – живым. И, давая немцам надежды, что скоро они сами смогут допросить неуловимого Зиберта, бандеровцы затеяли торг. Вполне в их стиле и в позорном духе.

Именно эту телеграмму отыскал во львовских архивах Дмитрий Николаевич Медведев. Что и дало ему право написать в книге «Это было под Ровно» о гибели Кузнецова и двух его товарищей в селе Белогородка 2 марта 1944-го. Не мог же Медведев, нашедший телеграмму, предположить, что события развивались совсем по-иному. Свидетельства, добытые позже, уже после смерти Дмитрия Николаевича, не буду писать «опровергают», дают нам совершенно другую версию, но всего лишь версию, гибели его боевого друга.

Сила этой версии в документальности, в тщательной выверенности. Война закончилась, советские спецслужбы безопасности взялись за установление истины, имея на руках гораздо больше документов. Ведь как, к примеру, можно было допросить в 1944-м, даже в 1945 году еще не пойманных бандитов из УПА?

Мы же постараемся подробно восстановить трагические события, произошедшие в ночь на 9 марта 1944 года. С документальной точностью описывает их специальная оперативно-следственная группа чекистов из трех соседних районов Львовской области, расследовавшая с 1958 по 1961 год все обстоятельства гибели Кузнецова и его товарищей. Для этого были допрошены все оставшиеся в живых участники событий: и жители села, и к тому времени арестованные бандиты из УПА. Теперь можно огласить результаты расследования.

Николай Иванович Кузнецов в форме немецкого офицера, но с содранными погонами, Ян Станиславович Каминский и Иван Васильевич Белов добираются до Боратына. Выходят из леса. Подходят к хате на окраине села. Свет не горит, и двое, именно двое, стучат в дверь, затем в окно, и Степан Голубович их впускает. Хозяин запомнил дату точно: «Это было на женский праздник – 8 Марта 1944-го».

Тут, правда, возникает у меня сомнение. Мог ли знать простой крестьянин, живший в регионе, лишь незадолго до войны присоединенном к СССР, о таком празднике? И нет на это ответа. Может, узнал об этом после войны, когда давал показания. Привязка трагических событий к празднику 8 Марта в 1944 году достоверностью не блещет.

Но зато как точно описывает Голубович «гостей». В наблюдательности и памятливости ему не откажешь: «Оба были одеты в форму военнослужащих немецкой армии… Один из них был выше среднего роста, в возрасте 30–35 лет, лицо белое, волос русый, можно сказать несколько рыжеватый, бороду бреет, имел узкие усы. Его внешность была типична для немца. (По этому описанию в «немце» угадывается Кузнецов. – Н. Д.) Разговор со мной вел в основном он. (Сначала на немецком, изредка даже на пальцах, потом – на русском. Кузнецов оставался в образе Пауля Зиберта. – Н. Д.) Второй был несколько ниже его, несколько худощавого сложения, лицо черноватое, волос черный, усы и бороду бреет». Наверняка это был Каминский.

Голубович справедливо замечает, что как немцы «могли пойти ночью через лес, если они боялись его пройти днем». Вошли, сразу попросили закрыть ставни. В хате – темнота. В доме кроме Степана его жена с сыном и дочкой, старенькая мама.