Мастер Наэль еще не давал Вирду в руки другие свои музыкальные инструменты, но он показал и рассказал, что округлый, напоминающий чем-то грушу деревянный предмет со струнами называется лютней, изогнутая изящная тоже струнная штуковина – арфой, а необычный инструмент, похожий на скрепленные между собой днищами две медные тарелки с разными выпуклостями по бокам, который издавал завораживающие и необычные, как и его вид, звуки, Гани назвал «го-то-ко»..

– Я знаю, что ты скрываешься… – произнес однажды Наэль, сидя напротив Вирда в движущейся повозке.

Караван останавливался в течение дня лишь для того, чтобы наскоро приготовить обед, дать отдых людям и животным, и снова отправлялся в путь. Был полдень, до обычной остановки оставался еще час. К’Хаиль Фенэ и к’Хаиль Кох-То отдыхали, а Вирд с Мастером Музыкантом вели, как всегда, беседу о дальних странах и великих событиях.

Сердце Вирда замерло на мгновение: он уже стал доверять этому человеку, Наэль нравился ему, многому его научил за те недели, что они провели в караване. Неужели Мастер Музыкант может выдать его?

– Ты очень необычный парень, – продолжал Гани Наэль. – Я знаю, что ты не хочешь, чтобы в твою историю кто-то совал свой нос. У тебя есть своя тайна, а я давно усвоил правило: хочешь крепко спать и долго жить – держись подальше от чужих тайн. Так что не бойся, я не стану ни допрашивать тебя, ни рассказывать о тебе кому-либо. Можешь не отвечать мне, просто слушай.

И Вирд слушал. Молча, затаив дыхание.

– Ты заинтересовал меня. Обычно я с легкостью читаю людей, но не тебя. Я до сих пор не знаю, откуда ты. Я знаю, что ты не араец, хотя говоришь с их акцентом. Ты и не из окрестных стран. Черты лица, светлая кожа, форма скул, светлые глаза при темных волосах, да и строение тела выдает в тебе уроженца центральной Тарии. Но ты совсем не знаешь наших обычаев, и как ни странно, обычаи Ары тебе тоже не все хорошо знакомы. Ты чужак. Но откуда ты пришел?.. Я думал – а не притворяешься ли ты? – но в этом нет смысла, и ты слишком молод, чтобы так хорошо притворяться, ведь искусство это приходит только с годами. Ты не раб и не слуга, – Вирда удивил такой вывод, – этого не скрыть: рабство въедается в душу, как краска в руки красильщика, с молоком матери впитывается в кровь. А ты ведешь себя совсем по-другому… Чего стоит только твой кивок Фенэ тогда утром, когда ты играл на флейте! Ты кивнул ей как равной, да еще сделал это с таким достоинством, что к’Хаиль не стала ничего требовать от тебя, а поспешила убраться. – Вирд удивился. Это выглядело так? Тогда он просто испугался, что она узнает его, он с трудом удержал флейту и едва пошевелил головой, скованный страхом…

– Я сам родился на юге Тарии, в Междуморье, – продолжал задумчиво Наэль, – но большую часть жизни провел в Городе Семи Огней… Город тайн… Скажи мне только одно: ты когда-нибудь был в Городе Семи Огней?

Вирд отрицательно покачал головой, он заметил, что странная откровенность и словоохотливость Гани Наэля вызвана лишними глотками вина, которое тот медленно потягивал из кожаного бурдюка. За эти несколько недель Вирд немало узнал, в том числе и то, что вино не только приятно на вкус, но может также вскружить голову и развязать язык. Сам он однажды, глотнув лишнего из-за мучившей его жарким днем жажды, потом не мог крепко стоять на ногах и ясно мыслить. И лишь отоспавшись в повозке – благо никто не трогал его – пришел наконец в себя.

Гани Наэль продолжал потягивать напиток из бурдюка, глаза его затуманивались, и он говорил все более возбужденно: