Спустя пару лет один из сыновей Эпросинэ-ханум, Гиоргий, увозил мальчика в Тифлис:

– Пусть Никала поживёт в столице, матушка. В Тифлисе ему будет поинтереснее. Хоть свет повидает! Хватит ему сидеть тут, в этой глуши… оглохнет здесь вконец от ваших нардов, зачахнет…

И вот, спустя всего несколько дней, мальчика, привыкшего к деревне, и не видевшего в своей короткой жизни ничего, кроме крестьянского быта, усадили в восьмиместный дилижанс на конной тяге, куда вместе с ним уложили его небогатый скарб, и он, в сопровождении дяди Гиоргия, тронулся в путь.

Всю дорогу он смотрел в окно и с сожалением наблюдал за тем, как мало-помалу менялся ландшафт, как стали исчезать поля и становиться безжизненными холмы. Добродушный Гиоргий, заметив испуганность мальчика, старался веселить его на протяжении всего путешествия. Они проехали сады Крцаниси и Ортачала, затем миновали кривые домики в Харпухи и серные бани, чьи купола торчали прямо из земли и источали густой пар и такой странно-удушливый запах, что Нико, чтобы защититься от него, пришлось зажмуриться и закрыть нос и рот обеими руками.

– Смотри, Никала, это Метехская крепость. – рука дяди указывала направо. Там, на высокой скале над Курой, возвышалось здание, окружённое какими-то постройками. – Сейчас это царская тюрьма, – прошептал он, наклонившись к уху мальчика. – А площадь эта есть татарский Мейдан. Самое «сердце» нашего Тифлиса.

Взгляд мальчика уловил разгорячённые и лукавые глаза купцов и торговцев, в подвижной выразительности следивших за своим товаром и жадно выискивавших новых муштари на этой небольшой площади, сжатой со всех сторон кривыми и косыми «карточными» домиками.

Их дилижанс двинулся в сторону Армянского базара, вечно шумного и деятельного. Эта улица начиналась с самого Мейдана и шла вверх, заканчиваясь на Эриванской площади. Они проезжали мимо развалин, на которых всесокрушающее время нарисовало узоры глубоких трещин, и мимо домов новой архитектуры с прекрасной лепниной в причудливом восточном вкусе. В одном месте путь им преградило множество арб, ведомых нерасторопными, вечно жующими буйволами, а затем – караван из нескольких десятков диковинных животных. Дядя Гиоргий пояснил, что это верблюды. Они, мерно покачиваясь и гремя бесчисленным множеством бубенчиков, несли на своих горбах пёстрые ковры Персии и богатые шали Индии.

Наконец, дорога освободилась. Возничий стегнул лошадей и дилижанс со скрипом тронулся с места. Пробираясь взглядом по этим улицам и закоулкам, Нико на каждом шагу встречал ремесленников, работающих не в мастерских, а под открытым небом, на солнце, раскаляющем своими прожигающими насквозь лучами груды камней, сложенных в дома и сакли. Всё самое лучшее, что производил Восток, всё это было собрано здесь, на этой улице, деловитыми армянами: различных оттенков сукно, кожаные ремни, косматые чёрные бурки, оружие горцев. И персидские узорные ковры, шёлковые ткани и расписной фарфор из самого Китая…

– Устал, сынок? – голос дяди Гиоргия отвлёк Нико от путаных мыслей. – И проголодался, должно быть? Потерпи немного… и скоро увидишь свой новый дом. Вот приедем, сядем за стол и поедим горячую чихиртму^>24 с курицей и горячим лавашом… Ты ведь любишь хорошую чихиртму?

Нико утвердительно кивнул. Действительно, он впервые испробовал этот густой суп в имении Калантаровых, и он ему очень нравился. Особенно, когда его мастерски готовила сама Эпросинэ-ханум.

Недавно отстроенный двухэтажный родовой дом Калантаровых располагался в Сололаки, на Садовой улице