Дальше я прошла в спальню Татьяны Леонидовны. Кровать была аккуратно застелена. Около нее, на тумбочке, еще одно фото. На нем Саша был маленьким. Я не сразу заметила, что плакала уже почти в голос. В доме стояла абсолютная тишина, нарушаемая только моими шагами и тиканьем настенных часов в гостиной. И теперь – плачем.

На кухне едва уловимо пахло едой, как будто недавно готовили. Вся посуда вымыта и аккуратно разложена на сушилке. Чайник стоял на плите, словно его только что вскипятили. Я дотронулась до него рукой, уже готовая обжечься. Но он был холодным. Чудес не бывает, Саша.

Я вернулась в гостиную и встала посреди комнаты. Теперь это мой дом. Как я смогу сделать в нем ремонт, когда тут все ждет прежнюю хозяйку? Как я смогу вообще здесь что-то переделать? Разбирать чужие вещи, что-то выкидывать? Как? На глаза попался фотоальбом, он стоял на книжной полке. Я взяла его в руки и села на пол.

Старые черно-белые фотографии, на которых семья Полянских была вместе: красавица мама, обаятельный папа и невероятно улыбчивый малыш. Семья, которой больше нет. Я перебирала снимки, внимательно вглядываясь в каждый из них. Сколько всего уходит в прошлое, в какое-то странное небытие. Куда? Когда-то я и останусь просто изображением на плотной бумаге. Может быть, кто-то тоже будет помнить обо мне. Я отложила фотографии в сторону и горько заплакала. Сколько ни пытайся стать сильной, боль найдет в тебе слабое место и ударит туда снова. Невозможно отрастить броню на все случаи жизни.

Мне казалось, что если я еще хоть немного останусь в этом доме, то сойду с ума от его тишины и покоя. Нужно было с кем-то поговорить. Даже не поговорить, а просто побыть рядом. Я не знала, свободен он или нет. Он не знал, что я уже в городе.

«Можно, я к тебе приеду прямо сейчас?»

Я отправила сообщение Мише и только тут вспомнила, что так и не прочитала то, что он прислал. «Давай отметим твое возвращение?», писал он тогда. Ответ пришел моментально:

«Смотря, сколько это займет времени. Я скоро домой, боюсь, не успеешь»

«Я ближе, чем ты думаешь»

Я мгновенно встала, взяла ключи от машины и вышла из дома. Фотографии так и остались лежать на полу. Миша был единственным человеком, которого хотелось сейчас видеть. Может быть, все это я придумала и он не поймет моего состояния и этой странной тяги к нему. Может быть. Но так хотелось верить в обратное.

Я помнила, как в период нашего новогоднего сумасшествия, иногда мы сидели или лежали, обнявшись. Это могло продолжаться очень долго, час или два. Нам не нужно было ничего говорить, мы как будто восполняли дефицит спокойствия и доверия друг у друга. Без слов, просто быть рядом, думая о чем-то своем. Может быть, поэтом я сейчас так нуждалась в Мише?

Я ехала до Казачки1 по памяти. В автосервисе еще горел свет, значит, Миша работает. Готова поспорить, он точно не ожидает меня увидеть, несмотря на нашу переписку. Я припарковалась, вышла из машины и не спеша подошла к дверям. Сердце не выпрыгивало из груди, я не волновалась. Как будто я не была тут всего пару дней.

Когда я вошла, Миша был занят работой и не заметил меня. Его непослушные волосы были забраны в высокий пучок, из-под красного рабочего комбинезона выглядывала белая футболка, а из-под нее – кончики серых механических крыльев.

– Привет, Художник, – сказала я.

Миша поднял голову и несколько мгновений молча на меня смотрел. Мои уставшие заплаканные глаза не могли точно распознать выражение его лица, что-то снова случилось со зрением. Потом я заметила, как он улыбнулся.