Глейс шагнула к нему:

– Отец…

Он махнул рукой в сторону двери.

– Иди! Я пока не собираюсь отказываться от «Пустельги».

Дарант решительно отвернулся, отвергая все доводы своих дочерей. Всегда послушные отцу, обе женщины приблизились к Никс и остальным. На лицах у них застыла озабоченность.

– Я оставила там Джейса, – сообщила Никс, когда пара подошла к ним. – Он уже должен был подготовить шлюпки.

Дарант позади них выкрикивал приказы через рупор возвещателя, распределяя задания. Обернувшись, он крикнул им, когда они уж направлялись к двери:

– Как только покинете корабль, быстро валитесь вниз! Я сделаю все, что в моих силах, чтобы отвлечь этих тварей!

Никс ахнула, когда ее голову вдруг словно обожгло огнем. Волоски на коже встали дыбом. Она оглянулась, когда в поле зрения промелькнул огромный силуэт, который с оглушительным хрустом ударился в окно рубки. Закаленное стекло треснуло. Летучая мышь примостилась там, глубоко вонзив когти в доски носовой палубы. Крылья ее молотили по кораблю. Уши мыши были плотно прижаты к черепу, а клыки скрежетали по стеклу, оставляя на нем потеки яда. Однако глаза, похожие на черные бриллианты, так ни разу и не дрогнули. Они смотрели прямо на Никс, следя за ней, когда она убегала вместе с остальными. На миг Никс почувствовала, что разум орды видит ее насквозь. Холодная злоба вонзилась ей прямо в череп, принеся с собой единственную мысль – без слов, одно лишь намерение.

Но достаточно ясное.

Мы сломаем тебя…

Пригнувшись в трюме «Пустельги», Грейлин схватил Никс за руку. Страх железом сковал его пальцы. Остальные уже поднялись на борт двух шлюпок. Закутанная в толстую шубу, Никс стояла рядом с Баашалийей у подножия трапа своего суденышка. Она до последнего момента хотела оставаться рядом со своим братом.

– Давай тоже залезай! – приказал ей Грейлин.

Даже укрывшись за шлюпкой, он был вынужден кричать. Массивная кормовая дверь «Пустельги» была опущена плашмя и торчала из корабля, словно высунутый язык, уткнувшись в насыщенную паром темноту. Рыцарь следил за небом, пока корабль по спирали погружался все глубже в туман. В воздухе тревожно воняло серой. После столь долгого пребывания на холоде тепло, проникавшее в корабль, казалось угнетающим.

– Ну давай же! – поторопил ее Грейлин.

Никс положила ладонь на щеку Баашалийи и оглянулась.

– Мы точно не можем взять его с собой? Там ведь есть место.

– Вряд ли, и мы уже это обсуждали. Ему будет лучше самому по себе, и он может последовать за нами вниз. Баашалийя явно гораздо проворней любой шлюпки. Если кто-то и способен спастись от этих монстров, так это он.

Она вздохнула и прислонилась лбом к склоненной голове брата, прощаясь с ним напоследок.

Глухой к обуздывающему напеву, Грейлин представил себе энергию, перетекающую сейчас между ними в обе стороны. В этот момент Никс была так похожа на Марайну… Нежность на лице, сталь в глазах, даже нотка ярости в поджатых губах… Все это кольнуло его прямо в сердце. Рыцарь молился, чтобы ему удалось позаботиться о ней лучше, чем о ее матери – женщине, которую он любил больше, чем свое собственное положение при дворе, свою клятву на крови, свою собственную жизнь. И все же Марайна погибла в болотах Мирра. Как ни крути, Грейлин подвел ее, бросив в тщетной попытке отвести от нее брошенных за ней в погоню королевских воинов.

Когда Никс выпрямилась, он поискал в ее лице черты, которые походили бы на его собственные, но видел в ней одну лишь Марайну. Никс могла быть его ребенком, но Грейлин не мог знать этого наверняка. Он делил с Марайной постель – воспоминания о чем навсегда запечатлелись в его сердце, – но точно так же поступал и другой мужчина, которому она была насильно отдана. Марайна выросла среди рабов и рабынь для утех в дворцовом павильоне короля Торанта, став самым любимым сокровищем монарха. Король запретил любым другим мужчинам даже прикасаться к ней.