– Ну шо он там? – поинтересовался Банник, как всегда приправляя речь кубанским колоритом.

Не ответив, старпом нервно пожал плечами.

– Дело понятное. Небось и говорить с тобой не захотел?

Постучав пальцами по стеклу, Еремеев вдруг резко выпалил:

– Считаю, надо доложить обо всем в Ленинград.

– О чем именно?

– Обо всем, как есть.

Теперь взял паузу второй помощник – поглядывая на старпома, он помалкивал и ждал продолжения. А тот, заложив руки за спину, принялся расхаживать по рубке и придумывать текст…

– Несмотря на возражения экипажа, товарищ Петров своевременно не предпринял необходимых мер по спасению экипажа и судна…

– Экипажа – это, стало быть, нас? – не выдержал Банник.

– Да, нас. После его ошибочных действий сохранность судна и жизни членов команды были поставлены под угрозу. Результатом явилась смерть одного из полярников и такие-то повреждения…

– Смерть-то зачем приплел? – поморщился второй помощник, отчего один его ус приподнялся. – Он таки как раз хотел его спасти, а ты предлагал бросить.

Но Еремеев лишь отмахнулся на замечание. Закончив сочинять донесение, он обернулся в ожидании положительной реакции. Однако вместо одобрения во взгляде Банника он заметил насмешку.

Его это не смутило.

– Пусть там, – воздел он палец к потолку рулевой рубки, – теперь принимают меры. Высылают комиссию или воздействуют другими мерами.

– Правильно, – кивнул опытный моряк. – И дуста нехай пришлют.

– Какого еще дуста? Зачем?..

Банник деловито осмотрел углы помещения:

– Та крыса одна задолбала. Скребется и скребется…

Вначале старпом не понял, о какой «крысе» идет речь. Когда смысл фразы все же дошел до его сознания, обиженно проворчал:

– Между прочим, вы сами говорили, что капитан не соответствует. Дескать, с дистанцией сложности. Это ведь ваши слова, верно?

– У капитана – сложности. А ты, как я погляжу, в затылок ему дышишь, усугубляя эти сложности.

Сказав это, второй помощник прошел мимо старпома в сторону левого крыла мостика. Еремеев медленно развернулся и проводил непонимающим взглядом огромную фигуру пожилого моряка…

Несколько часов подряд ледокол «Михаил Громов» осторожно кромсал носом лед и с небольшой скоростью отдалялся от айсберга на северо-восток. К полуночи расстояние между судном и опасным препятствием увеличилось до нескольких сотен метров.

Сделано это было вовремя – под утро следующего дня по старой полынье к большому айсбергу приблизился его меньший собрат. Ледяные глыбы с жутким грохотом столкнулись. Большой айсберг лишь слегка покачнулся, а маленький рассыпался на мелкие части.

За завтраком в кают-компании собралась большая часть команды, свободная от вахты. Вечер и ночь были напряженными, но к утру моряки с полярниками успели прийти в себя, а потому решили помянуть погибшего Леву.

В кают-компании был накрыт центральный стол. За ним в числе прочих сидели Банник, Еремеев, Тихонов, Долгов, Беляев и Цимбалистый. Рядом с боцманом топталась Фрося.

Кок молча прошел вдоль стола и разлил по стаканам алкоголь. Виталию Цимбалистому он почему-то наполнил стакан до самого верха.

Тот удивленно замычал.

– Как пострадавшему, – объяснил кавказец. И добавил: – Пей, тебе надо поправляться:

Сидевший рядом с боцманом доктор озабоченно посмотрел на подопечного:

– Так и мычишь со вчерашнего дня?

Тот кивнул.

Долгов со знанием дела пощупал его шею, горло, лимфоузлы…

И заключил:

– Застудился не сильно – пора бы и заговорить. Нет, брат, это уже психология. Ты должен сам себя заставить…

В это время Беляев обхватил стакан огромной ручищей и поднялся.