Дверь, удивленная не меньше, постояла с открытыми створками с пол минуты, и, повинуясь сигналу руководства, опять захлопнулась.

Госпожа ректор недоверчиво огляделась, и вдруг заметила, что недалеко от ее стола, ближе к окну, убранному строгими темно-зелеными шторами с янтарными проблесками, явно некое  пространственное искажение.

Искажение чуть заметно мерцало, и на лице Квинни появилась озорная улыбка. Она подошла поближе, и строго сказала:

– А ну-ка, девочки, покажитесь!

И через мгновение на месте искажения появилась девочка с темными волосами, заплетенными в две косички, и серыми, штормовыми глазами. Девочка была одета в удобные синие джинсы с кармашками, а на ножках у нее были белые кроссовочки с разноцветными шнурками.

Она обиженно надула губки и сказала:

– Ну, бабушка! Так не честно. Зачем ты меня первая увидела?

Квини рассмеялась, и обняла внучку. Та еще чуть пообижалась для порядка, а потом прямо растаяла в ее объятьях.

– Ты что же, одна сегодня? Почему мама меня не предупредила? – леди Квинния все-таки спросила, и постаралась сделать это как можно более строгим голосом.

Глазки девочки забегали, она заволновалась и поджала губки:

– Понимаешь, бабушка… Я... Не сказала маме, вот. Я думала, что не получится ничего, просто попробовала разок, и все.

– Но ты ведь ей не скажешь, нет? – и девочка посмотрела на Квини таким умоляющим взором, что как тут откажешь?

– Но только первый и последний раз, Леони, хорошо? – очень ласково произнесла леди Квинния.

И Леони сразу согласно закивала, потому что такой ласковый голос бабули говорил о многом. Например, о том, что на следующий раз мама точно узнает о ее проделках все, и тогда прощай поездка на море в конце лета.

А Леони так любила море! Никто на свете не любил его так, как она, никто-никто.

Тут девочка пошла в папу, который в детстве все каникулы проводил именно там, бродя по уединенным бухтам и вглядываясь в далекую морскую даль. Задумчивый был паренек, серьезный.

Леди Квинния смотрела на внучку, и думала, какие же дисциплинарные меры тут можно применить.  На самом деле уж как ей хотелось взять девочку за руку, плюнуть даже на разбор манускрипта, и отправиться в свою любимую кондитерскую, которую и внучка обожала ничуть не меньше.

Но нельзя. Квини вздохнула, и строго сказала:

– Милая, ты ведь понимаешь, что я должна отправить тебя назад?

Леони нахмурилась, но кивнула головой.

– Понимаю, ба… Но только после кондитерской, договорились? – и маленькая шантажистка глазами, полными непролитых слез, с умоляющим выражением на треугольном личике уставилась на Квини.

– Знает же, паршивка, на что надавить, – улыбаясь про себя, но внешне стараясь держать на лице строгое выражение, подумала ба.

Дело в том, что Квини была и сама весьма не чужда таковых посещений, и именно этой кондитерской. Никто больше в округе не мог приготовить столь изумительных профитролей с заварным кремом, с добавкой корицы и чуть-чуть миндаля.

Обе, и бабушка, и внучка страсть как их любили.

Вы скажете, ну что такое эти профитроли, когда ребенка надлежит воспитывать, а вовсе не потакать таковым вот его желаниям? Но я почему-то уверена, мои дорогие читательницы, что вы не скажете ничего подобного.

Конечно, вы знаете, что бывают моменты, когда воспитание можно отодвинуть и подальше. Тем более, что это, как считала не без оснований леди Квинния, задача родителей, а вовсе не бабушки.

Задача бабушки – баловать. Вот какие мысли таились в глубине души у Квинни. Конечно, она никому их не озвучивала. Госпожа ректор, под руководством которой вполне себе процветала Академия Эмпатов, лауреат Лонельской премии в области теоретической магии, и такие вот мысли.