Как был, в одних трусах, отправился новый хозяин за водой.

– Да и свежего утреннего воздуха глотнуть не мешает, – подумал Володя, и открыл дверь, которую на ночь даже на засов забыл закрыть.

Дверь открылась с торжествующим скрипом, выпуская мужчину на свежий воздух, явно радуясь возможности размять малость тронутые ржавчиной петли.

– Ничего, и тебя подправим, подмажем, – сказал Володя, обратив внимание на ржавчину, которая была отчетливо видна под ярким, наконец-то решившим порадовать местных жителей, солнышком. 

Мужчину обуял хозяйственный раж такой силы, что он, даже не хлебнув с утра, по обыкновению, кофейку, нашел ведро, вполне себе целое, и даже практически без следов ржавчины, веник да тряпку, и без раздумий впрягся в хозяйственные дела. 

Не прошло и двух часов, как комната засияла чистотой. Жалко, не было того солнечного лучика. Он бы сейчас осветил все углы, и наверняка заплясал бы от радости, не обнаружив и следа тех клубков пыли.

Володя с удовлетворением оглядел результат своих трудов. Выплеснул грязную воду подальше от крыльца, сел на теплые, нагретые солнышком ступени и расправил усталые плечи. 

Солнце уже успело перевалить на другую сторону дома, прогревая глубокие лужи, и прогоняя недовольных таким произволом лягушек. Да и бочку с дождевой водой, стоящую у другого края дома, основательно так подогрело. Конечно, только верхний слой.

Но нашему горожанину и этого хватило с лихвой. Мужчина вымылся по пояс, стоя босыми ногами (совершенно для него невозможная вещь!) на траве, ласково обнимавшей и щекочущей ступни. 

И только сейчас Володя понял, что чувствует себя прекрасно. Голова даже и не пыталась показать, что в доме хозяин. Более того, только сейчас он осознал, что все это время, время, когда он мыл, шкрябал, чистил, выметал и убирал, с его лица не сходила улыбка. 

Как будто выметая грязь из дома, он выметал боль и грязь из своей собственной души. Иначе отчего в ней, душе, такое странное чувство, названия которому он долго не мог подобрать.

Радость? Покой? Удовлетворение? 

Казалось, все эти чувства вместе посетили мятущуюся душу физика-теоретика. 

– Однако я жрать хочу, господа, – сказал Володя лягушкам, которые-таки выглядывали порой из-за бочки, – а жрать-то тут нечего. Так что, в магазин? – ухмыльнулся мужик, чувствуя здоровой аппетит, которого не ощущал давненько.

Лягушки ничего против подобного решения не имели, и даже ободряюще квакнули.

– Вперед, мол.

И Володя, приведя себя, как мог, в порядок, отправился покорять просторы села Прирядье, надеясь найти магазины, которые еще не закрылись на обед. Потому что время-то было как раз обеденное, а он, как ни странно, помнил, что с двух до трех часов дня - это святое обеденное время. 

На часах, которые он второпях, но нацепил, было как раз без четверти два. Желудок периодически вопил, требуя пищи, и желательно по калорийнее. Аппетит разыгрывался на глазах, хотя пока ничего, годящегося в пищу, им не попадалось. 

Ну нельзя же считать подходящей едой зеленые яблоки, маленькие и далеко еще не наливные, обильно покрывающие малорослые какие-то яблони по сторонам дороги. 

– Дички, – подумал Володя, – и есть там нечего. Кислятина жуткая, – однако, несмотря на вполне трезвые мысли, руки его так и тянулись сорвать парочку-другую.

– Что ж, вот и начинаем новую жизнь, – решительно сказал мужчина, и нарвал штук пять твердых душистых плодов. Поднес ко рту, надкусил, и глаза его чуть не вылезли из орбит. Было кисло. Нет. Было очень кисло. Просто вырви глаз.

Он разочарованно выплюнул вяжущую массу, и выбросил остальные яблоки в кусты, из которых тотчас раздался недовольный вопль, судя по интенсивности, ночного страдальца: – Урр-мя-я-у-уу!!