Эмма отошла от окна. Пыль клубилась в лучах яркого света, заливавшего комнату, и создавала причудливые формы, качающиеся в едином танце.

– Он так исхудал, – сказал Джулиан. – Он почти ничего не весит.

Плохо знающий его человек счел бы, что его лицо ничего не выражает: оно казалось абсолютно спокойным, лишь мягкие губы сжались в тонкую линию. Но именно так Джулиан выглядел, когда внутри него бушевали чувства, которые он пытался скрыть – обычно от младших сестер и братьев.

Эмма подошла к постели Марка. С минуту они оба смотрели на него. Его локти, колени и ключицы и правда слишком сильно выпирали из-под одежды – потертых джинсов, заправленных в высокие кожаные ботинки, и футболки, ставшей почти прозрачной от множества стирок. Спутанные светлые волосы падали ему на лицо.

– Это правда? – тихо спросил кто-то с порога.

Эмма повернулась. В комнату с опаской вошли Тай и Ливия, позади них, у двери, стояла Кристина, которая смотрела на Эмму, всем своим видом говоря, что она пыталась их задержать. Эмма покачала головой. Она прекрасно понимала, что остановить близнецов, когда они решали во что-то вмешаться, было невозможно.

Вопрос задала Ливви. Она посмотрела мимо Эммы на Марка, который лежал на кровати. У нее перехватило дыхание.

– Это правда.

– Не может быть. – Пальцы Тая лихорадочно бегали: он сгибал и разгибал их, считая про себя от одного до десяти и от десяти до одного. Он смотрел на бесчувственного брата и не мог поверить своим глазам. – Волшебный народ не возвращает того, что однажды забрал.

– Верно, – мягко сказал Джулиан, и Эмма в очередной раз удивилась, как он может говорить так мягко, когда в душе творится настоящий кавардак и хочется закричать и разлететься на тысячу кусочков. – Но все-таки иногда они возвращают то, что принадлежит тебе по праву.

Тай не ответил. Его пальцы все еще бегали. Однажды отец Тая попытался справиться с этим и крепко прижал руки сына к бокам, когда его что-то расстроило, приговаривая: «Тихо, тихо». Тай запаниковал, его стошнило. Джулиан ни разу не делал ничего подобного. Он просто говорил, что в минуты волнения к нам всем прилетают бабочки: у кого-то они трепыхаются в животе, а у Тая – садятся на руки. Таю нравилось такое объяснение. Он обожал мотыльков, бабочек, пчел – всех, кого природа наделила крыльями.

– Я помню его другим, – тоненьким голоском заметил кто-то. Это была Дрю, которая выглядывала из-за плеча у Кристины и держала за руку Тавви.

– Ну да, – сказала Эмма, – Марк ведь теперь на пять лет старше.

– Но он не кажется старше, – возразила Дрю. – Он просто выглядит иначе.

Повисло молчание. Дрю была права. Марк не казался старше, уж точно не на пять лет. Отчасти это объяснялось его худобой, но было и еще кое-что.

– Он все эти годы жил в стране фэйри, – объяснил Джулиан. – А время там идет по-другому.

Тай шагнул вперед. Его глаза скользили по кровати, изучая брата. Друзилла держалась в стороне. Когда Марк пропал, ей было всего восемь. Должно быть, ее воспоминания о нем были окутаны туманом. А Тавви… Тавви было всего два. Для него лежащий в постели юноша был совершенным незнакомцем.

Но Тай… Тай помнил. Он подошел совсем близко к кровати, и Эмма готова была поклясться, что видит, как работает его быстрый ум, которым светились его серые глаза.

– Все логично. Есть множество историй о людях, которые проводили всего одну ночь с фэйри, а вернувшись, обнаруживали, что прошло уже сто лет. Для нас прошло пять лет, а для него, наверное, всего два года. Вы кажетесь ровесниками, Джулс.

Джулиан прочистил горло.