Судьба?

Тогда я меньше всего об этом думала, но лишь радовалась, что обрела какие-никакие кров и защиту.

Ричарда разбудил запах.

И это был отнюдь не привычный запах старого кладбища, в котором мешались ароматы сырой земли, камня и лишайника, эти камни покрывающего. И не запах очередного провинциального городка. И даже не таверны, где запахи съестного перекрываются смрадом навоза и переполненных нужников. Нет, это был запах дома.

Воскресного дня и матушкиного жаркого, которое она готовила с тертым имбирем, кардамоном и горошинами черного перца.

Ее же пирогов, сытных и пышных.

Пироги зачинались с утра, и к обеду, когда все семейство выбиралось из кроватей – в воскресенье даже отец позволял себе отдыхать до полудня – они уже выбирались из печи на старый кухонный стол, где и остывали, прикрытые чистым полотенцем.

Запах свежего чая.

И горьковатый аромат отцовской трубки.

Ричард вдохнул его и окончательно проснулся, впрочем, без особого удовольствия. Все-таки подобные сны снились нечасто. Обычно он видел кладбища и неупокоенных.

Профессиональная деформация – дело такое.

И теперь Ричард лежал, упрямо щурясь, в слабой надежде, что сон вернется. Но вскоре осознал, что не спит, однако удивительные запахи не исчезли. Изменились несколько.

Табак?

Грен опять трубку затеял.

Уселся в кресле, ногу за ногу закинул, глаза прикрыл, мурлычет под нос подгорную народную, наверняка, матерную… слуха у него нет, голоса тоже, но сейчас его мурлыканье в кои-то веки не раздражало. Из-за запахов.

Пахло пирогами.

И жарким.

Ричард повел носом.

- Мы до Ормса добрались?

- Еще пара часов, - не открывая глаз, сказал Грен. – Горазд ты… вздремнуть не вздремнул, а всхрапнул да присвистнул.

Пара часов… очередную подгорную мудрость Ричард привычно пропустил мимо ушей.

- А откуда тогда… - он сел.

И широко зевнул. Предыдущая ночь выдалась нелегкою. Вот недаром он всегда недолюбливал старые сельские кладбища. Есть в них обманчивое коварство. Маленькие. Лишенные роскоши старинных погостов, запертые за заговоренною оградой, они порой таили в себе немало тайн.

Как правило, нелицеприятных.

И нынешние – мол, беспокойственно стало, господин некромант, может, глянете одним глазочком, раз уж выпало вам заглянуть в нашие края, нет, ничего страшенного, но воеть кто-то – не стало исключением. Кто знал, что воет не кликуша, от которого всего вреда, что нервы потраченные, и не неупокоенный дух младенчика, схороненного местною блудницей, и даже не упырь одинокий, от тоски на луну страдающий. Выл местный колдун-самоучка, которого неблагодарные сельчане живьем под кладбищенскою оградой закопали. И пусть случилось это лет двести тому – Ричард лишь порадовался, что некоторые суеверия удалось побороть – но за двести лет неупокойник силы не утратил.

Сумел из-под ограды выбраться – а нечего было экономить на восстановлении защитного периметра, нанимая недоучек – и нору себе в старом склепе устроить, и окружить свитой из полудюжины голодных упырей. Чудо еще, что эта стая не вырвалась в селение, что хватило силенок старому храму защитить паству…

…не некроманта.

Нет, с упырями Ричард быстро справился, пусть и сил потянули больше обычного, но в преддверии волны – это нормально. А вот с хозяином их, сохранившим не только ненависть – правильно, Ричард подозревал, что сам бы после подобного выверту озверел бы – но остатки разума, а главное, силу, которую за сотни лет преумножил, пришлось повозиться. Бой выдался жарким.

И кладбище в Выселках придется новое закладывать. Староста же, скотина такая – не могло быть, чтоб он про упырей не знал – пытался еще возмущаться, мол, могилы предков порушили, памяти людей лишили. Ага, не так ему эти могилы дороги, как двадцать золотых, честно Ричардом заработанных…