Ричард заставил себя сосредоточиться на важном.

- Идем, - он взял рыженькую под локоть, и та покорно поднялась. А ведь и вправду альвы в предках подгуляли, вон, несмотря на кажущуюся хрупкость, девица оказалась на голову выше самого Ричарда. – Извините, прощаться не буду…

- Конечно, - лойр Шаннар ответил Ричарду очаровательной хищною улыбкой, которой бы Гуля позавидовал. – Не стоит прощаться… я думаю, мы с вами еще встретимся…

И вновь к ручке Оливии приложился.

Руку я вытерла о юбку, стоило покинуть кабинет. И еще раз вытерла. И поинтересовалась у Ричарда:

- У тебя, случайно, платка нет?

- Случайно нет, - огрызнулся он, всецело занятый рыжей девицей пренесчастного вида. – Свои носить надо…

Свой у меня имелся, но… своего было жаль.

Нет, все-таки до чего омерзительный тип… что там произошло? Хотя… гадать особо нечего. Родовитый господин при немалых чинах. И бедная, судя по одежде, просительница, на беду свою оказавшаяся слишком хорошенькой, чтобы просто от нее отмахнуться.

Сцена ясна.

Но не ясно, что Ричард с этой, спасенной, делать собирается.

- С-спасибо, - сказала девица, когда Ричард протянул ей платок.

А мне вот отказал.

Ни стыда, ни совести… я ж эти платки, между прочим, стирала… то есть, не совсем я, а очередное сооружение Тихона, в котором грязное белье самоочищалось посредством магии и воды. Но это не столь важно. Главное, что я получила возможность рассмотреть спасенную Ричардом деву.

И вот…

…она мне не понравилась.

Совсем.

Нет, дева была как и полагается, хрупка, нежна и с виду невинна, как ромашка полевая. Узкое личико с правильными чертами. Кожа белая, светящаяся изнутри, как бывает у рыжих, очи зеленые в пол лица.

Губки дрожат.

Подбородок тоже… шея лебяжья.

Фигурка точеная.

И главное, что костюм лишь подчеркивает хрупкость ее…

- Вы… вы… - она вздохнула и пустила слезинку.

Две.

Гармоничные такие, скатившиеся по щекам.

- Если… если бы не вы… я бы… - тонкие пальчики комкали несчастный платок, который девица прикладывала то к правому, то к левому глазу.

Чулочки темные.

Юбка узкая, на две ладони ниже колен.

Туфли старые, но на устойчивом каблучке… с ее-то ростом.

- А еще она маг, - заметил Альер невзначай. – Слабенький, но все же… посмотри…

И сделал что-то, отчего над девицей всколыхнулось лиловое марево, будто в рой мошкары попала. Я моргнула, и мошкара исчезла. А неприязнь осталась. И чего эта, внезапно спасенная, так жмется к Ричарду? А тот, растративши обычную свою мрачность, по руке гладит, шепчет что-то… утешает?

Про нас будто и забыли.

Я коснулась ошейника, и Гуля заворчал. Ему, похоже, эта красавица тоже не по нраву пришлась? Но… кто мы такие, чтобы нас слушать?

…ее звали Арваниэль, в память об альвийке-бабушке, некогда потерявшей голову от любви к человеку. Из-за него, простого лойра, не отличавшегося ни родовитостью, ни знатностью, она покинула заветный лес, отреклась от немногочисленной альвийской родни и даже, вот чудо, родила дитя.

Матушка Арваниэль уродилась красавицей, что, впрочем, никак не помогло ей в жизни. Она рано вышла замуж, по большой любви, само собой, хотя могла бы составить выгодную партию. Но сердцу не прикажешь. Сердце это готово было смириться и с бедностью избранника, и с дурными привычками его, которые, отчего-то, не спешили исцеляться любовью, но напротив, год от года становились все гаже.

Он пил.

Играл.

И проигрывал.

Нет, не всегда, ибо был довольно-таки умел, а потому удавалось держать хлипкое суденышко семейной жизни своей на плаву.

Матушка ушла, когда Арваниэль было семнадцать, оставив на попечение старшей дочери двух юных сестер. К этому времени бабка, разочаровавшись то ли в любви, то ли в людях, давно уж вернулась к альвийской родне, дед, не пережив этакого предательства, слег, и данное обстоятельство позволило отцу распоряжаться всеми малыми финансами.