Как в той старой шуточной песне: драмкружок, кружок по фото… Только петь мне совсем не хотелось, а иногда от усталости и выгорания я тихонько выла в подушку.

Моя мама была круглой отличницей в школе и постоянно сравнивала меня с собой в этом возрасте. Она даже мои рисунки умудрялась критиковать, ругая за четверки по ИЗО. Рисование было единственным предметом, в котором я оказалась не сильна, однако из-за многочисленных побед в олимпиадах по точным наукам мне и там натягивали высший балл.

Школа закончилась, но давление со стороны родителей никуда не делось.

Начался университет… И все по новой: участие в грантах, соискание стипендий, всевозможные конкурсы и проекты. С каждым годом тиски затягивались все сильнее, ведь я была обязана соответствовать ожиданиям родителей.

– Мам, я, пожалуй, в этом году обойдусь без грантов, – кашлянула я, наливая себе чай. – Подумала, мне и так хватит учебы и подработки.

– Подработки? Это ты имеешь в виду, – она поморщилась, – пресмыкаться в тату-салоне?

Пресмыкаться…

На самом деле я планировала выиграть спор и сразу же уволиться, но внезапно допустила мысль, что могла бы задержаться там на месяц-другой. В конце концов, работа не пыльная, да и платили более чем щедро.

– Тебе ли не знать, что гранты с бухты-барахты не пишутся? У меня будет много новых предметов в этом году. Для повышенной стипендии придется потрудиться, не хочу перегружать себя дополнительной научно-исследовательской работой, – пожала плечами я.

– Дарья, ты вообще себя слышишь? – взвилась мама, подливая себе вина. – В жизни необходимо ставить цели, а чтобы их добиваться, нужно чем-то жертвовать! Если не будешь заниматься исследовательской работой, твое место под солнцем займет кто-нибудь другой! Плавали, знаем! – и она смерила меня взглядом, полным молчаливого разочарования.

– Возможно, сейчас я не хочу ставить никакие цели, – негромко произнесла я, скорее себе, чем ей.

– А чего же ты хочешь? – спросила она все с той же «ты-меня-очень-разочаровываешь-дочь» интонацией.

– Жить, – я с достоинством выдержала ее прямой враждебный взгляд. – Мне нужно немного пространства и воздуха, чтобы разобраться, кто я и чего по-настоящему хочу, – впервые за долгое время я говорила с мамой настолько откровенно, делилась тем, что шло от сердца.

Мама злорадно рассмеялась, поднося бокал ко рту. Сделав глоток вина, она покачала головой.

– Я думала, что вырастила цельную, сформировавшуюся личность, Дарья, а на деле… Ты еще совершенно не готова к взрослой жизни! Дитя.

– Мам…

– Не перебивай! Мы с отцом и так в последнее время дали тебе очень много свободы. Еще и пошли у вас с Милой на поводу, разрешив устроиться в этот тату-салон. Лапина – приличная девушка, поэтому я и не была против, но вижу, что общение в неформальной среде, – ее лицо исказила презрительная гримаса, – не пошло тебе на пользу. Неужели захотелось прозябать среди татуированных маргинальных отбросов?

– Да что ты говоришь?! Нет там никаких отбросов! Отличный коллектив!

– Настолько отличный, что тебе вдруг захотелось поставить крест на своей карьере в науке? Я права?!

Она вообще меня не слышала.

Будто разговаривали на разных языках, хотя моя мама в совершенстве владела тремя, но только не языком понимания и доверия. Увы.

– Дарья, завтра же напиши заявление об увольнении! – бросила мне в спину она, когда я, поднявшись, собиралась покинуть нашу небольшую кухню, ставшую территорией словесного поединка.

– И не подумаю! – хлопнув дверью, я поспешила укрыться в своей спальне.

***

К счастью, никто из родственников меня больше не беспокоил, и я без зазрения совести весь вечер переписывалась с Бродягой.