– Секретаря леди Трентон зовут Лукреция, – стискивая в кулаке край фартука процедила я. Безликие демоны Междумирья, а память у старого пакостника до сих пор отменная, если он сумел меня узнать, не видев целых пятнадцать лет!

– Ты, конечно, изменилась… обвисла… – его взгляд нахально уперся мне в грудь, обтянутую форменным платьем горничной. – Полы на коленках драить да уголь из подвала таскать никого не красит.

За прошедшие пятнадцать лет я успела забыть, что говорить гадости для этого лепрекона все равно, что дышать: если рот закроет, задохнется и падет замертво!

– Даже бумажки разбирать не сгодилась? – злорадно продолжал он. – Писала ты всегда как виверна лапой… Только и осталось, что грязь за хозяевами подтирать.

– Только не говорите, что вас это… расстроило.

– С чего б меня расстроило, если я, как всегда, оказался прав? – всплеснул руками лепрекон. – Я еще отцу твоему говорил, что ты никчемное создание.

– Отцу вы говорили, что я «талантливая дочь гения». Это когда он умер, а брат вступил в наследство, я стала никчемным созданием, – напомнила я.

– Не хотел расстраивать клиента на смертном одре, – ощерился О’Тул. – Таланта в тебе ни на грош, только и название, что магичка.

– Я – маг иллюзий, – буркнула я.

Даже до войны магия иллюзий, в отличии от стихийной или природной, считалась так… дамским рукоделием. А уж когда началась война и алеманцы стали применять мобильные артефакты, позволяющие видеть иллюзии насквозь – ни во вражеский штаб под чужим обликом проникнуть, ни иллюзию подкрепления создать – наших и вовсе за магов считать перестали. На второй год войны иллюзоров в армию брали только наравне с обычными людьми. После войны ничего не изменилось: кто станет украшать парадный зал иллюзиями, если гостям достаточно глянуть сквозь артефакт… и они увидят голые стены и трещины в потолке.

Впрочем, для меня это не имело значения. Даже в спокойные времена от дара нет прока, если ты – слабосилок. О, я была отличной студенткой – нужно же как-то выкручиваться, чтоб не позорить род? Преподаватель по начертательной магометрии смотрел на меня полными слез глазами: от восхищения и… жалости одновременно, когда моя ничтожная капля силы, закачанная в просчитанную мной же пентаграмму, выдавала иллюзию, способную продержаться аж двадцать минут! Для сравнения, у Матильды пентаграмма с шестью ошибками (она не только зубцы умудрялась перепутать, но и в центр неправильный символ вписать!) держала иллюзию час. На одной сырой силе.

– Ты не маг. Ты – горничная, – сладко-ядовито напомнил лепрекон, на что я только вздохнула, отгоняя непрошенные воспоминания.

– Ладно… – при крохотном росте он умудрился поглядеть на меня сверху вниз. Спрыгнул с кресла, звучно звякнув золотом в горшке, и скомандовал: – Собирайся! Глава рода де Молино, так и быть, согласен с тобой встретиться… го-орничная, – важно объявил он и величественно направился к двери. Скошенный на меня на глаз – еще чуть-чуть и на затылок переползет! немножко мешал торжественному уходу, но в целом лепрекон справлялся. Если бы я последовала за ним – совсем бы хорошо получилось, но увы, я осталась сидеть.

– Ну что расселась! – взвизгнул лепрекон, едва не перелетев через прячущийся под пушистым ковром порожек. – Брат приказывает тебе явиться!

Я только вздернула брови: он думает, я умерла и стала призраком? Вот они, да, являются.

– Ну ладно, ладно! – лепрекон повернул обратно к креслу. – Твой старший брат… хочет тебя видеть, – и скривился – даже такая вот вежливость явно отдавала горечью на языке.