Темная волна по-змеиному качнулась – и взвилась к потолку вагона, норовя обрушиться сверху. Второй ряд вскинул руки – щит, достроенный серебряной изморозью и вихрем зеленых листьев, завернулся, накрывая нас куполом.

- А-ссшшшш! – темная волна отхлынула назад и снова ринулась на приступ.

- Стюард хоть добрался до дорожников? – кряжистый дядька-ротмистр во втором ряду заковыристо ругнулся с характерным прононсом обитателя столичных трущоб.

- Капрал с ним пошел, он доберется… - пробормотала целительница. И тут же исправилась. – Добрался!

Поезд по-змеиному изогнулся, потом сложился пополам. За окном промелькнул похожий на сверкающую призму вагон первого класса – видны были даже перекошенные ужасом лица приникших к стеклу пассажиров!

- А-а-а! – нас швырнуло об стенку, прозрачный полог щита затрепетал, стреляя разрядами сырой силы безликим в морды, мигнул и пропал. Пучок щупалец, извиваясь, ринулся на нас – и сгорел в сгустке белого пламени из рук целительницы. Смертельно побледнев, та рухнула на пол.

- Вертел им в зад и об стенку! – наскоро латая щит, орал командор.

- А-а-а! – об стенку снова шарахнуло нас – поезд опять сложился, нас швырнуло в другую сторону, вояки, раскорячившись крабами, кое как удержались. Дорожники разворачивали поезд… только вот если демоны сметут нас раньше, всем вагонам позади нас – конец!

- Не пойдет! – я выпихала тело целительницы из-под ног, и на четвереньках полезла в узкое пространство между вторым и первым рядом.

- Какого? – рыкнул ротмистр, когда я оттолкнула его ногу.

- Цыть! – рявкать в ответ, когда копошишься у мужика под ногами, не очень удобно, но у меня опыт большой, разнообразный. – Ты и ты… - я ткнула в ротмистра, и в лейтенанта. – Руки сюда! – и выдернула из прически две длинные толстые шпильки с черными, зловеще поблескивающими остриями.

Кажется, именно эти вот острия и убедили их послушаться. Я уже говорила, что люблю наших военных? И от большой этой любви я вогнала им булавки прямиком в вены. Ротмистр зашипел, мальчишка-лейтенант застонал…

- Раз… два… - считала я, глядя как полые желобки в булавках заполняются кровью.

Темнота снова ринулась в атаку. Накатила тугой волной, ударила в искрящий щит, заставляя его прогнуться, и растеклась, покрывая сплошной пленкой. В вагоне мгновенно стало темно – и без того тусклые лампы под потолком гасли, будто что-то выкачивало из них свет, навалился холод, по стенам зазмеились то ли плесень, то ли изморозь… Только щит продолжал сиять, но это свечение тоже меркло.

- Три! – я выдернула наполненные кровью шпильки и принялась чертить на полу. – Раз… два… три…

Щит мигнул – изо рта у меня вырвался клуб пара, а леденящий холод сковал пальцы.

Командор снова выругался – щит восстановился.

- Четыре…

Щит опять мигнул. Безликая морда взмыла над головами командора и степняка и, кажется, с любопытством глядела: что я там делаю? Мое тело застыло, руки оледенели…

Командор выругался совсем грязно – щит восстановился.

- Пять! – я вычертила в середине сдвоенный символ. Рекорд скорости на экзамене в Академии только что был побит!

Мрак ударил в щит, гладкие морды надвинулись, заколыхали щупальцами, щит начал прогибаться…

- Силу! Сюда! – рявкнула я, и ротмистр с лейтенантом послушно ударили: обычный для севера лед и неожиданная для выходца со столичного дна зеленая сила природника потекли по линиям пентаграммы, собрались в центре, слились, и вспыхнули, двойным столбом ударив в потолок.

Щит лопнул. Щит возник – зелено-голубой, словно спрессованный из листьев, перевитых прожилками льда. И вдруг стало тихо. И холод пропал. И лампы загорелись.