Мамаша оказалась сухой дамой, фигурой и осанкой напоминавшей осиновую жердину. Подругам она сразу не понравилась. Губы у нее были скорбно поджаты, выкрашенные в светлый тон волосы забраны назад так туго, что светлые голубые глаза казались немного раскосыми. Одета женщина была в безупречного покроя строгий костюм, который сидел на ней просто идеально, словно она в нем и родилась.

– Я так и знала, что этим все кончится! – первым делом сообщила дама бдительно внимающим ей ментам. – Я не один раз предупреждала сына. Но он оставался глух к мольбам и слезам матери!

И женщина в самом деле попыталась промокнуть слезинку в уголке совершенно сухого глаза. Один из оперов подал ей воды, которую та приняла с величием вдовствующей королевы.

– Это ужасная драма всей нашей семьи! – напыщенным тоном продолжала свой монолог мать Антона. – Мой сын не пожелал пойти по стопам отца и стать ученым-антропологом. Он не пожелал пойти по моим стопам и стать химиком. Он даже отказался от карьеры врача, какую выбрал его старший брат, но я и с этим смирилась. Но когда в восьмом классе он заявил, что вообще не хочет продолжать обучение, а идет в это свое ПТУ, вот тогда я поняла, что мой сын – не мой.

– То есть? – удивился опер. – Чем вы недовольны? Я так вижу, ваш сын не бедствовал и не воровал.

– Он торговал! – с невыразимой горечью произнесла женщина. – Вы можете себе представить этот кошмар! Мой сын – торговец.

Видимо, тот факт, что ее сын владел целой сетью магазинов, а не стоял на улице с лотком, ничуть дела не менял. Мамуля Антона была типичным снобом. Впрочем, она не гнушалась жить на те презренные деньги, которые добывал Антон. Но опера и не такое повидали. Поэтому лишь молча пожали плечами и деликатно промолчали. Их интересовало, были ли у покойного враги. Но об этом его мать ничего сказать не могла.

– Мы с моим младшим сыном не были особенно близки, – произнесла она, хотя могла бы и не говорить.

Это было понятно без слов. Вряд ли Антон был способен долгое время выдерживать свою мамулю.

– А его жена? Была у него жена?

– Слава богу, Антон не был женат! – заявила эта мегера, бросив испепеляющий взгляд на подруг, затихших в сторонке. – Так что все его деньги останутся в семье.

Вот как! Однако интересно рассуждает эта старая вешалка! Когда сын наживал свой капитал, торгуя, его можно было презирать и всячески уничижать. А когда он скончался и после него остались деньги, нажитые этой самой презренной торговлей, то, стало быть, денежки не пахнут, и их спокойно можно положить себе в карман.

– А уж не мамуля ли его и траванула? – прошептала Инна на ухо подруге. – Вроде бы она говорила, что химик? Значит, представление о ядах имеет? Да еще старший брат имеется. А врач, если он не настоящий гений да еще со связями, много никогда в нашей стране не зарабатывал. Так что братцу денежки могли бы тоже пригодиться. Да и в ядах врач разбирается не хуже химика.

– Так-то оно так, – прошептала в ответ Мариша. – И я бы тоже в первую очередь заподозрила в убийстве Антона его семью, но как тогда быть с трупом Катькиного художника? Его ведь тоже отравили. Причем очень похожим образом. Тебе не кажется, что эти два преступления могут быть связаны между собой?

– Да ты что! – не удержалась и фыркнула Инна, чем навлекла на себя еще один исполненный ненависти взгляд матери Антона.

– Офицер, кто эти девушки? – вдруг спросила она. – И по какому праву они находятся в квартире моего сына?

Свой вопрос она задала каким-то удивительно противным голосом. Тем голосом, какой способны издавать только матери, рожавшие и воспитывающие в своей жизни одних только мальчиков и потому свято уверенные в том, что все молодые женщины – это злейшие враги, только и мечтающие о том, чтобы отобрать их сокровище. И уже заранее ненавидящие их всех.