Несхож с героем древности, кто мог
Быть зол как демон, но красив как бог, —
Нас Конрад бы собой не поразил,
Хоть огненный в ресницах взор таил.[2]

Стараясь не рассмеяться, Тея отпила шоколаду.

– Бог – это старик с седой бородой?

– Нет: Аполлон, Адонис!

– Нептун с водорослями вместо волос?

Мэдди запустила в нее диванную подушку.

– Нельзя же верить всему, что говорит Кэролайн. – Тея поймала подушку и отложила в сторону. – Мне кажется, лорд Дариен не в твоем вкусе.

– У него огненный взор! – упрямо заявила Мэдди.

– У лорда Дариена? Кошмар какой!

– Настоящий Конрад, начиная с черных глаз. У Дариена такие же. Я должна познакомиться с ним, и как можно скорее. Обещай, Тея, если узнаешь, что он намерен появиться на каком-нибудь вечере, предупреди меня!

– Вообще-то, Мэдди, его лучше оставить в покое.

Она взяла книгу. Как любая другая молодая леди, она знала поэму почти наизусть, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы найти нужное место:

Он взором сам умел пронзать насквозь
С усмешкой дьявольскою на устах,
Чья ярость скрытая рождает страх;
Когда ж в нем гнев вздымался невзначай,
Вздыхало Милосердие: «Прощай!»

Мэдди не забеспокоилась, не испугалась, а лишь вздохнула:

– О! Восхитительно!

Тея захлопнула книгу.

– Ты на пути в Бедлам.

– Как это замечательно – сойти с ума!

Выдержав еще полчаса бредовых речей кузины, Тея попрощалась, но в голове у нее все крутился тот отрывок из поэмы. Он казался очень уместным. Это был человек, в котором она рассчитывала увидеть силу разума? Человек, у которого была причина – не важно, что давняя и не вполне правдивая – ненавидеть ее семью?

Вернувшись домой, она столкнулась с матерью в коридоре наверху.

– Как там Мэдди? – поинтересовалась герцогиня.

– Сходит с ума по «Корсару».

Леди Йовил оперлась рукой о стену.

– Только не говори, что она связалась с пиратом!

Тея засмеялась.

– Нет, конечно. Это поэма Байрона.

Герцогиня пришла в еще большее смятение.

– Лорд Байрон вернулся?

– Я о поэме. Не о поэте, мама. Конрад, Медора, Гюльнар, гаремы…

– А, это… Сплошная глупость, а не поэма. – Герцогиня продолжала говорить, провожая дочь до дверей спальни. – Медора была в полном праве заявить, что у ее мужа достаточно денег, чтобы оставаться дома и наслаждаться семейной жизнью. Зачем ему нужно было вновь отправляться в море и заниматься разбоем?

– Потому что мужчины терпеть не могут бездействие, им нравится опасность.

– Это правда. Ты слышала, что Кардью Фробишер серьезно пострадал, когда попытался перелезть через стену, чтобы проникнуть в Тауэр?

– Ради всего святого, зачем?

– Вот именно: зачем, если в Тауэр открыто несколько ворот? И это после того, как он остался жив на войне, получил всего пару царапин. Бедная его мать!

– Я всегда думала, что Медора сделала большую ошибку, пытаясь завлечь Конрада вечерами с музыкой и чтением, – сказала Тея. – Ей бы это удалось быстрее, если бы то были обильные ужины с возлияниями в мужской компании и после охоты.

Герцогиня рассмеялась.

– Какая у меня мудрая дочь! Ты станешь прекрасной женой любому джентльмену. Я вчера видела тебя с Авонфортом…

Она многозначительно замолчала, и Тея ответила:

– Да, он опять сделал мне предложение, но пока я не готова, мама.

– Ну да, ты говорила, что заслужила один легкомысленный сезон, прежде чем остепениться.

Но слова герцогини расходились с выражением глаз, в которых отчетливо читалось – тоже! – что сватовство – дело решенное.

У двери спальни дочери она спросила:

– Поедешь со мной в город сегодня?

Тея понимала, что во время утренних визитов встреча с Дариеном весьма маловероятна, но оставаться дома все же безопаснее. Если родители уедут, то она просто откажется его принимать, когда вдруг пожалует.