– Бедный мальчик, – произнесла Элинор.

Тея отпила еще чаю. Бедный мальчик давно стал мужчиной и наверняка перерос подобные проблемы.

– От него кто-нибудь пострадал? – спросила она.

– По большей части страдал он сам. Чисто физически он сильно отличался от того, кем стал сейчас. В гиганта он не вырос, а тогда его вообще можно было назвать коротышкой – невысокий и костлявый. Кто-то мог подумать, что с ним легко справиться, но быстро понимал, как ошибался. Кейв научился драться со злостью. Учитывая, в какой семье он рос, вы можете представить почему.

– Так что все-таки произошло между ним и Дари? – настойчиво спросила Тея. – Мне нужно это знать.

Николас удивленно посмотрел на нее, но уклоняться от ответа не стал.

– Однажды Кейв устроил драку с Дари. Можно не напоминать, что твой брат ничем его не обидел, но, возможно, Кейв вообразил, что к нему отнеслись пренебрежительно или еще что. В общем, через какое-то время их растащили. У Дари текла кровь, а Кейв отделался царапинами: ты ведь знаешь, что Дари вовсе не забияка и скорее защищался.

– Именно поэтому мы и забеспокоились, когда он объявил о желании сражаться с Наполеоном.

– Веллингтон воодушевил его, предложив должность, которая требовала постоянно передвигаться верхом. Он всегда обожал лошадей и был бесстрашным наездником.

– Это ты так считаешь, – отозвалась Элинор, удивив Тею.

Николас возразил:

– Поговори с Коном, в смысле с Сомерфордом, или с Хокинвиллом. Дари всегда мог обратить гнев в смех или шутку. И точно так же поступил в тот раз. Он лишь сказал: «Канем Кейв!» – «Берегись пса!» Он не имел в виду ничего дурного, а вот другие ребята восприняли это именно так. Так к Горацио Кейву и прилипло прозвище, которое сопровождалось к тому же тявканьем и лаем или дурацкими шутками. А вскоре это было переведено на английский. И когда кто-нибудь называл его псом, он набрасывался на обидчика с дикой злобой. И вот однажды, подравшись с Дерби Тригуэллом, сломал ему руку, за что был отчислен из школы.

Не жалеть!

– Как грустно, – протянула Элинор.

– Ты про мальчика со сломанной рукой? – вежливо поинтересовалась Тея.

– Про обоих, – ответила Элинор. – Ты ничего не мог сделать, Николас?

Если бы Тея не выросла с историями про Николаса, то очень удивилась бы этому вопросу.

– Он был бы идеальным кандидатом в «балбесы», да, – сказал Николас. – Только мы договорились с самого начала, что нас будет двенадцать. Магическое число и все такое. А еще он был на год моложе. Оглядываясь назад, я уверен, что можно было бы что-нибудь придумать, но тогда никому не хотелось вступиться за него: каждый занимался собственной жизнью. И признаюсь, как только беднягу Кейва выперли из школы, я ни разу о нем не вспомнил.

– Как, должно быть, это было мучительно, – отозвалась Элинор. – Жестокость я помню со школьных времен до сих пор, и если вдруг встречусь с Фанни Миллбартон, думаю, мне не удастся сохранить вежливость.

– Может, проще перейти на другую сторону, чтобы не встречаться? – спросила Тея.

Элинор взглянула на нее.

– Да, ты, наверное, права.

– Что у тебя на уме, Тея? – прямо спросил Николас.

Она заколебалась: стоит ли рассказать ему все, – но если заговорить о помолвке, она от этого станет более реальной. Тея вдруг сообразила, что ей нужно найти какой-то способ соскочить с этого отравленного крючка. Этот человек не только суров и груб, но и патологически жесток с самой колыбели.

– Мои родители были весьма признательны лорду Дариену, и, полагаю, в этом и заключалась его цель. Я удивилась предостережению Мары насчет его недобрых замыслов в отношении нас, а сейчас ты объяснил, что у него есть для этого причина.