На вторник наметила первое рабочее совещание с тремя новобранцами-подчиненными. Одна начала работать неделю назад, другие вышли вчера. Я приготовила материал для лекции, продумала распределение заданий и отвела время для неформальной беседы. Никакой уверенности в правильности выбранной линии поведения не было, но ведь назвался груздем – полезай в кузов, так? Ох, нет, не так. В кузовок. Господи, как бы собраться? В голове туман. Утром проспала звонок будильника, вскочила в последний момент, встрепанная и такая усталая, будто шлялась всю ночь под дождем. Снова сон, очередной кошмар, не выходил из головы. И вот, вместо подготовки к лекции, я распутывала, раскладывала его по линиям, пытаясь уложить в сюжет мешанину лиц и чувств.

Во сне я сидела на ступенях, смотрела на странно искривленную выше кисти руку и визжала от ужаса и боли. От картинки мутило, в ней не было ничего расплывчатого, увиденного со стороны, придуманного. Это походило на воспоминание. Я знала, что лестница – в подъезде и сверху доносится запах котлет, что стены выкрашены зеленой масляной краской, пупырчатой, в волосках малярной кисти. Слышала, как распахивается дверь, и женский испуганный голос спрашивает: «Кто там?» На этом заканчивалась четкость и начинался кошмар. Будто сон во сне. Я на кровати. Лежу, не в силах пошевелиться, вдохнуть воздуха, густого, как жидкая грязь, присыпанная соломенной трухой у дверей сарая, где серый мертвый отец висит, обмякнув, на веревке, и мама кричит за спиной, а солнце радостно светит в окно. Нет, не мама, это дочка плачет, и надо встать, но тело окоченело, висит на веревке, нет, колодой лежит на кровати.

Бешеный стук в дверь: «Надя, Надя!». Дверь не заперта, соседка входит, тяжелый быстрый топот – уже здесь, стоит надо мной.

– Ты спишь? Надя, вставай, Люба ручку сломала, в больницу надо! Да ты пьяная, что ли? Вот тварь же, а!

Ужас и стыд, неразборчивое бормотание, вылетающее изо рта. Это снова воспоминание. Но холодной струйкой пробивается уже недоумение и растет, отделяя меня от происходящего. Люба? Катя! Дочку зовут Катей!

И сон оборвался.

По дороге на работу порылась в интернете, почитала про сонный паралич. «Переходное состояние между бодрствованием и сном… мышечная слабость (атония) не проходит после пробуждения… характеризуется видениями и страхом».

Видения и страхи. Будто про меня сказано. И ведь ясно: сериал про призраки смотрела? Про старухину одинокую смерть наслушалась да на себя примерила? Ну и вот, сдвиг по теме, пора к веселому доктору.

В досаде я сжала дешевую ручку слишком сильно, корпус треснул. Прозрачный пластик помутнел у линии раскола. Но это чувство реальности… Задрав рукав, я осмотрела руку, поломанную во сне. Сантиметра четыре выше запястья. К дождю у меня, бывает, ноет кость. Дело, видать, к оттепели, вот и болело ночью. Март почти. Весна.

К врачу все-таки сходила. Пожаловалась на плохой ночной сон. Нарушения зрения в сумерках («мерещится всякое» – стыдливо пробормотала я). На вопрос врача, впрочем, сказала, что так, чепуха. Ужастиков насмотрелась. Взяла рецепт на легкое снотворное, получила рекомендации больше гулять и встречаться с людьми. Выслушала лекцию о климаксе и изменениях настроения в связи с гормональной перестройкой организма («Года-то ваши, женщина, уже немолодые!»). На том и ушла с чистой совестью. Года-то мои, женщина, уже немолодые! Вот и ладно.

В субботу с утра съездила в торговый центр, купила спицы и шерсть. В юности вязала и снова начну, займу руки и голову, чтоб не лезло на ум всякое. Пообедала в итальянском ресторанчике лазаньей и выпила бокал вина. Как странно сидеть в ресторане одной. Не с гостями, с парадной улыбкой на лице и желанием скорее попасть домой. Не ради дежурной романтики с мужем. Сидеть, пригревшись, медленно крутить бокал, смотреть в окно и вспоминать, как в университете сидели на грязной холодной лестнице, целовались и пили шампанское из горла. Хорошо, что это было, и, наверное, хорошо то, что есть сейчас. Впервые подумалось: здорово, что я одна. После ресторана гуляла в парке. Много фотографировала: белый пруд, светящиеся капли льда на ветках, черных ворон в жемчужном мерцающем небе. Вернулась домой к четырем, довольная, с двенадцатью тысячами шагов на счетчике. Дверь в подъезд оказалась только прикрытой, и я хлопнула ею посильнее за собой, до щелчка. Решила подняться на свой третий пешком и шагнула к лестнице.