– Конечно, Беатрикс. Она буквально помешана на защите меня от шума. Попавшие в наш дом люди ходят очень тихо, как будто здесь покойник. Вообще-то такое положение меня раздражает. – Он повернулся к гостям: – Пожалуйста, садитесь куда пожелаете.

Они осмотрелись. Гостиная у маэстро была обставлена скромно. Кроме рояля «Стейнвей», занимающего большую часть пространства, из мебели был только высокий дубовый стол, заваленный нотными листами, за которым маэстро работал стоя, и несколько стульев. Фен и Адам очистили для себя от нот по одному и сели. В вазе стояли увядшие оранжерейные цветы, на стене покосившаяся фотография Беатрикс Торн и маэстро, смущенно глядящих друг на друга.

Маэстро заходил по комнате туда-сюда.

– Я понятия не имею, что происходит в доме. Беатрикс меня от всего оградила. Ну нельзя же так, в конце концов. Кстати, у вас ко мне, наверное, какое-то дело?

– Да, – сказал Адам. – Мы приехали поговорить о вашем брате.

– Ах, Эдвин. – Маэстро всплеснул руками. – И как он там поживает, мой дорогой мальчик?

– Но вам должно быть известно, что он умер.

– Ах да, конечно. Сегодня утром пришла телеграмма. И когда похороны? Впрочем, я, наверное, не приеду.

– Есть подозрение, что его убили.

Маэстро нахмурился:

– Убили? Вчера? Надо же как совпало.

– Что значит «совпало»?

– Должен вам признаться, – маэстро наклонился, словно желая сообщить что-то по секрету, – ведь я сам замышлял убийство Эдвина.

– Вы это серьезно? – спросил потрясенный Адам.

– Ну, разумеется, нет, – ответил маэстро. – Взгляните на меня. Разве я похож на убийцу?

– Тогда в чем же дело? – вмешался Фен, закуривая сигарету.

– А в том, что Эдвин мог мне помочь в постановке «Орестеи». Во-первых, он был прекрасный певец, это общеизвестно. Просто замечательный. И, несомненно, украсил бы мою оперу. А во-вторых, и это главное, его деньги. Я на помощь Эдвина сильно рассчитывал. Но сам он, конечно, никогда бы денег на постановку «Орестеи» не предложил. Надо было встретиться, поговорить, попросить как следует. И как раз вчера вечером мы собирались встретиться у него в гримерной в театре. Я послал ему письмо, назначил время и место.

– А почему именно в театре, а не дома? – спросил Фен.

– Отношения у нас были непростые, так что на нейтральной территории разговаривать было бы легче. Но ничего не получилось. Ответа на письмо он не прислал.

– То есть вы с ним не увиделись?

– Нет. Но я все же приехал на случай, а вдруг он в своей гримерной появится. Мы выехали отсюда с Беатрикс в девять на большом несуразном, сильно грохочущем автомобиле, совсем не таком симпатичном и маленьком, как ваш. В Оксфорд прибыли в половине одиннадцатого. И тут, честно говоря, я пал духом и не решился идти в театр. Побоялся напороться на грубость. Мне как раз встретился приятель, и мы пошли в «Булаву и скипетр» выпить кофе. Где-то в полночь поехали назад.

– И вы все это время с мисс Торн не расставались?

– Наверное. – Маэстро задумался. – Впрочем, я не уверен. Может быть, кто-то из нас куда-нибудь отходил. Не помню. Но, если честно, – прошептал он, поглядывая на дверь, – я совсем не против хотя бы временно с ней, как вы удачно заметили, расстаться. Но это другая история.

– И кто он, этот ваш приятель? – спросил Фен, вздыхая.

– Уилкс, – ответил маэстро. – Очень симпатичный джентльмен. Вы же из Оксфорда, так что должны его знать.

– Да, – грустно проговорил Фен, – этот джентльмен мне знаком и даже больше, чем хотелось бы[9]. – Он посмотрел на маэстро: – Вы сказали, что в мечтах замышляли убийство брата. И как вам это представлялось?