Коньяк не затуманил ему мозги, на что он рассчитывал; алкоголь только сделал его слегка заторможенным. Но Лазарь чувствовал: еще немного, и кое-кто начнет его раздражать. Раздражать настолько, что захочется проломить кое-кому голову. Он поборол искушение выплеснуть кровь в лицо Тюрьме и пока ограничился тем, что вылил содержимое рюмки в стоявший на подоконнике цветочный горшок. Задержал взгляд на растении, будто ожидал, что оно тотчас увянет, съежится и почернеет. Ничего подобного не произошло, во всяком случае сразу.

Тюрьма улыбалась так, словно знала все наперед. Ворон, наоборот, был мрачен и сосредоточен. Наверное, работал – даже когда сидел и внешне ничего не делал.

Лазарь нарочито медленными движениями прополоскал коньяком рюмку, снова опорожнил ее в горшок, после чего налил себе до краев. И выпил, ощутив не больше огня и горечи, чем уже скопилось внутри. Но, по крайней мере, ему уже стало доступно одно из преимуществ независимости – не беспокоиться о том, как выглядишь со стороны.

В некотором смысле эти двое оказались идеальными соседями на один этот вечер. Исходившая от них смутная угроза лишь едва вырисовывалась на фоне нависшей над Лазарем всепоглощающей тени. Какое-то время все трое сидели молча. Бутылка опустела на две трети. Что бы там ни было, Лазарь решил довести дело до конца. Колючее тепло подбиралось к ногам; тело вскоре превратилось в дирижабль, увенчанный не приспособленной к полету головой, словно жестяной коробкой, в которой дребезжащим эхом отдавался любой, даже самый тихий звук.

Запиликал мобильный телефон, и Тюрьма плавным движением извлекла его из незаметного кармана, просунув изящную руку сквозь золотую решетку своего странного одеяния. Разговор был коротким и завершился тем, что она пообещала кому-то приехать через пару минут.

– Пока, мальчики, – бросила она, вставая, а затем предупредила Лазаря: – Не верь тому, что видишь. Я оставлю для тебя местечко.

После этих слов она протянула руку и коснулась его лба. Он вздрогнул – ее пальцы были ледяными и твердыми, как металл. Удалилась она так же, как появилась: ни у кого даже не возникло мысли оказаться у нее на пути. Провожая ее взглядом, Лазарь засомневался, что другие посетители этого спокойного заведения вообще ее видели.

– Кто она, черт возьми? – спросил он, потирая то место на лбу, где кожа потеряла чувствительность.

– Тюрьма, если ты забыл, – сказал Ворон, затем посоветовал: – Не бери в голову и не делай глупостей. Она ушла, но придут другие. Нам пора, надо валить отсюда.

– С чего ты взял, что мне пора?

– Началась охота. А ты и не понял?

– За кем?

– Не за кем, а за чем. За твоей жизнью.

– Это моя жизнь, урод.

Ворон впервые улыбнулся, обнажив очень белые и почти наверняка искусственные зубы.

– Думаешь, это надолго?

Что-то еще останавливало Лазаря, и он пока не решил, надо ли презирать себя за это. Он не стал бить слепого, хотя Ворон отнюдь не выглядел беззащитным инвалидом. Сам-то он уже без четырех месяцев мертвец, так почему бы этим проклятым прилипалам не оставить его в покое? Болтовня о смерти внушала ему непреодолимое отвращение. Его тошнило от вещего карканья, но он с удовольствием свернул бы башку и сидящему внутри попугаю, если бы сумел до того добраться…

Он осознавал, что допивать бутылку не стоит, иначе можно свалиться с ног. С другой стороны, он никуда не собирался. Везде его ждало одно и то же.

Он закрыл глаза. В сгустившейся черноте висело что-то огромное, лишенное намека на свет, будто заплата в беззвездных небесах. Когда он открыл глаза, Ворона уже не было.