- Ты прав, - улыбается мама и, вложив свою руку в треугольник из моей, решительно выдыхает: - Идем.

Мы доходим до временной лестницы, установленной специально ради сегодняшнего вечера, и начинаем свой спуск. Лестница чертовски узкая и закрученная, даже мне, в туфлях на прямой подошве, спускаться по ней не особо удобно, что уж говорить о маме, вышагивающей на высоченных каблуках.

Ко всему прочему, покрытие ступеней еще и скользкое, и во время спуска все мое внимание сосредоточено на том, чтобы не поскользнуться самому и не позволить упасть маме. Выход задумывался как эффектный, а не шутовской. И мы справляемся с задачей. Надо будет спросить с организоторши за эту подставу.

Ближайшие к лестнице гости тут же устремляются к нам, наперебой поздравляя маму, кто-то даже вручает ей букет, хотя большинство, я видел, оставляли свои цветы в дальнем углу зала. Это удобнее - и этикет соблюден, и именинница не будет чувствовать себя на клумбе. Короче, я забираю у мамы букет, и тут слышу тихий вскрик и потом какой-то странный шорох.

Поворачиваю голову на источник звука, вижу стремительно бледнеющего Павла и буквально падающую на него блондинку в золотом платье. Мозг автоматически фиксирует, что и блондинка офигенная, и платье на ней зашибись, когда приходит запоздалое узнавание.

Я совершенно точно уже видел эту блондинку! Какое-то время я отказываюсь признавать, что знаю, где ее видел, знаю, кто она, но имя всплывает в голове против воли.

Агата!

Здесь.

С Павлом.

Вот и ответ на мой мысленный вопрос - я узнал, где сейчас Агата.

Вот и ответ на вопрос Алексы - я знаю не что-нибудь, а очень много, но в то же время ничего, о моей будущей сводной сестре.

Что она и есть дочь Павла, я ни разу не сомневаюсь.

Ну привет, сестренка…

10. Глава девятая

Настоящее

Агата

- А-фи-геть встреча на Эльбе, - медленно, по слогам произносит шокированная Дашка, когда я, давясь слезами, рассказываю ей о том, что произошло на праздновании дня рождения, и как я с позором - пусть не очевидным для остальных, но явно отмеченным Марселем - оттуда ретировалась.

Я не собиралась плакать, мне казалось, раз у меня получилось сдерживать слезы все это время - при Тёме я не могла дать им волю, он бы просто не понял, чего меня так ломает, - то сейчас и вовсе глупо предаваться рыданиям. Но я ошибалась. Как только мы расположились на ее - точнее, Игорешиной - кухне, и подружка спросила, как все прошло, меня прорвало. Я еще и слова не успела сказать, а слезы уже текли полноводными ручьями, вымывая дорожки в слое тоналки, которую я сегодня нанесла обильным слоем. Хоть ночь прошла без рыданий, но и без сна.

- Ну и чего ты рыдаешь? - спрашивает она возмущенно, видимо, устав слушать мои непрекращающиеся всхлипывания. - Ты же даже не знаешь, кто он такой. То, что он был на том приеме в компании Софии, никак его не обеляет. Там много кто был.

- Бедных и нуждающихся там точно не было.

- Ой, я тебя умоляю! - возражает подруга. - Много ты знаешь, кто там в сопровождающих у престарелых певичек, актрисок и, тем более, бизнесменш. Наверняка парочка мордашек с легкостью обнаружится в каталогах элитных эскорт-служб.

С этим спорить бессмысленно, но возражение находится и у меня.

- Но не в окружении Софии.

Необходимость спорить, как ни странно, останавливает поток слез, они больше не льются, и я встаю к раковине, чтобы смыть остатки их следов. Взять тональник с собой я, конечно же, не догадалась, но у Дарьи найдется подходящий мне тон. Мы с ней одинаково светлокожие.

- Тут ты права, минеральная моя. Но! Даже если этот твой Марсель богат и точно не альфонс, он все равно тогда был с той теткой. Мы обе его с ней видели. Разве нет? - я обреченно киваю. - Ну и какая разница, что не за деньги? Он был на островах с бабой, скорее, с бабушкой, но клеился к тебе. Это по-любому ненормально. Да он спал с вами обеими! - от возмущения Любимова аж подскакивает. - Геронтофил недоделанный.