– А я не ведьма, и не чёрная, – возвращаю насмешку, – я фея, потомственная. У меня и документы имеются.

Уголки его губ медленно опускаются, он прислоняется затылком к стене, прикрывает глаза и совершенно не стесняясь говорит:

– Значит дело дрянь.

Соглашаюсь. Так, на всякий случай. С душевнобольными встречаться мне доводилось, но то было в местах людных, а не в заброшенном доме, который десятой дорогой обходят. Поэтому кроме как соглашаться мне ничего и не остаётся.

Минута, другая… Тишина тяготит. И я спрашиваю, шёпотом отчего-то:

– А что за дело?

Мужчина глаза открывает, смотрит на меня несколько мгновений к ряду, потом качает головой и устало выдаёт:

– Не важно, – думает секунду и добавляет: – Уже не важно.

Будь во мне любопытства чуточку больше, я бы непременно спросила, почему дело вдруг перестало быть важным, но… Я вновь поднимаюсь на ноги, подхожу к выходу и открываю дверь:

– Раз это, – говорю вроде уверенно, только неловкость всё равно теснится в груди, – Уже не важно, может вы уйдёте из моего дома? Мне очень спать хочется.

Последние слова выходят такими жалостливыми, что самой себя утешить хочется. Ещё и глупое желание вернуться к дяде Росму появляется, там я хотя бы знала, чего ожидать от ворчливого родственника, не то, что тут.

Ночной посетитель окидывает меня внимательным взглядом, в котором наравне с удивлением плещется что-то ещё, что-то незнакомое прежде. Заминка затягивается, и я уже собираюсь повторить свою просьбу, как мужчина с трудом встаёт, подходит почти вплотную.

– Неужели не боишься? – и губы растягивает в жутковатой улыбке.

Есть за мной такой грешок – устаю бояться. И вот сейчас вновь наступает тот самый момент.

– Почему же, – устало пожимаю плечами, – боюсь. Только спать мне хочется сильнее, чем бояться.

Сомневаюсь, что он проникнется насыщенностью прошлого дня, что я с трудом пережила без сердечного приступа и прочих смертельных хворей. Потому молчу, лишь жду, нетерпеливо вздыхая.

Мужчина вновь улыбается, на этот раз без намёка на сумасшествие и скрытые наклонности душегубца.

– Хорошо, – кивает удовлетворённо, хотя я решительно не понимаю, что же хорошего он видит во всём этом бедламе, и выходит за дверь.

Деревья со скрипом расступаются и корявые ветви возвращаются на свои привычные места. Удивляться я не стала, лишь угрожающе сощурилась, мысленно обещая дому-предателю разобраться чуть позже. И разбирательства эти вряд ли ему понравятся.

Далеко ночной посетитель не уходит, оборачивается, прячет руки в карманы брюк, только сейчас замечаю, что и крой, и сама ткань выглядят модно и дорого. По губам скользит ухмылка:

– Как тебя хоть зовут, потомственная фея?

То ли от взгляда его с задорными искорками, то ли от ухмылки этой, чувствую, что лицо вспыхивает жаром смущения.

– Криска, – бросаю тихо и смущаюсь пуще прежнего, – то есть Кристиана меня зовут.

– Кристиана, значит, – хмыкает понятливо.

– А вы? – спрашиваю зачем-то. Да только ответа так и не дожидаюсь, потому что на дорожке, где ещё мгновение назад стоял мужчина, уже никого не было.

– Чертовщина какая-то, – бурчу тихо и закрываю дверь.

Дом, как мне кажется, вздыхает с облегчением, а я грожу в пустоту пальцем и говорю:

– А с тобой мы потом поговорим!

Наследство моё обещанием прониклось – ни одна доска не скрипит пока я поднимаюсь в спальню. Даже кровать и та молчит несмотря на то, что я, словно змея верчусь на матрасе из стороны в сторону. Но, наконец-то, засыпаю, чтобы проснуться от ярких назойливых лучей солнца. И никаких незнакомце поблизости не наблюдается…