Но я по-прежнему молчала. Дождь кончился, и над головой вновь засияли звезды, их свет был виден даже сквозь темную листву окружавших нас густых деревьев.

– Я прихожу сюда, чтобы никого из них не видеть и даже не вспоминать о них, – сказала я наконец. – Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Ты даже о Турне не хочешь мне рассказать? А ведь он, по-моему, храбр и хорош собой. Или я не прав?

– Да, он храбр и хорош собой.

– Но все же не настолько, чтобы завоевать девичье сердце?

– Спроси об этом у моей матери, – отрезала я.

После этого он долго молчал. Потом спросил совсем иным тоном:

– Кто же в таком случае твои друзья, Лавиния?

– Сильвия. Маруна. Еще кое-кто из наших девушек. И некоторые старые женщины.

– Сильвия – это та, у которой есть ручной олень?

– Да. Мы с Маруной недавно его тут неподалеку видели. Он, как привязанный, шел за оленихой. Преследовал ее, как кобель суку. Такой здоровенный кобель с рогами! Очень смешно было смотреть.

– Влюбленные самцы всегда выглядят смешно, – сказал поэт. – Но ничего не могут с этим поделать.

– А откуда ты знаешь про оленя Сильвии?

– Он ко мне приходил.

– Ты, наверно, знаешь про все на свете?

– Нет. Я, к сожалению, знаю очень мало. И то, что, как мне казалось, я знал о тебе… то немногое, что я знал о тебе, – все это оказалось таким глупым, условным, недодуманным. Я, например, считал, что у тебя светлые волосы! Но в одной эпической поэме никак не может быть двух любовных линий. Иначе где же найти место для бесконечных войн и сражений? Да и потом, разве можно закончить историю свадьбой?

– Да уж, это скорей начало, а не конец истории, – согласилась я.

Мы оба задумались. Потом он пробормотал:

– Нет, все это никуда не годится! Я велю им ее сжечь.

Что бы он ни имел в виду, мне отчего-то очень не понравился его тон.

– Ты тоже хочешь смотреть, отплыв на своем корабле подальше, как на берегу горит огромный погребальный костер? – спросила я.

Он коротко хохотнул.

– А ты жестока, Лавиния.

– Не думаю. Хотя, пожалуй, жаль, что это не так. Мне, возможно, жестокость еще очень даже понадобится.

– О нет, нет! Жестокость – это удел слабых.

– Вот уж не только слабых! Разве хозяин не сильнее раба, которого он бьет? Разве не проявил жестокости Эней, оставляя Дидону? Из них двоих слабой была, конечно же, она.

Поэт встал – высокая тень в неясном свете звезд, – немного походил по поляне, потом сказал:

– В подземном мире Эней встретил одного старого друга, Деифоба, сына троянского царя Приама. Когда его брат Парис, бежавший с Еленой Прекрасной – помнишь, я тебе о ней рассказывал, – был убит, троянцы отдали Елену в жены Деифобу.

– Почему же они попросту не вывели ее за ворота и не велели ей возвращаться к мужу?

– Троянские женщины тоже задавали этот вопрос, но мужчины и слушать их не желали… В общем, когда греки взяли город и Менелай, законный муж Елены, явился и стал искать свою жену, из-за которой и случилась эта война, Елена сама вышла ему навстречу и сама отвела его в спальню, где крепко спал ее новый муж, Деифоб. Он спал так крепко, что даже звуков битвы не слышал. А Елена не только не разбудила его, но и выкрала его меч. Так что нечастный Деифоб проснулся навстречу собственной смерти. Грек Менелай не только заколол его, но и отсек ему руки, изрубил лицо, совершенно обезумев от жажды мести, опьяненный видом крови и присутствием этой женщины, на глазах которой и творилось убийство. Короче говоря, Деифоб отбыл в страну вечной тьмы, где через много лет его и встретил Эней. Точнее, встретил его тень. Но даже тень Деифоба выглядела изуродованной; страшные раны, нанесенные мечом Менелая, так и не затянулись. Они с Энеем немного поговорили, но тут вмешалась провожатая Энея