– Удачный? Так ты называешь, когда два высокопоставленных османа с утра пораньше с криками ломятся к тебе в дверь? Мою жену чуть удар не хватил.

– Так купите ей что-нибудь красивое за их деньги.

Якуб покачал головой.

– Серая амбра! Повезло, что она нашлась у меня в запасах! А что, слабо было уговорить его выкрасить двери жидким золотом?

Она пожала плечами, выхватила у него из-под локтя какую-то баночку и осторожно принюхалась.

– Судя по их виду, они могли себе это позволить.

– Молодой успел высказать о тебе много нелестных слов.

– Всем мил не будешь.

Нари потянулась за другой банкой, поглядывая, как аптекарь добавляет в ступку семена тунга.

Со вздохом он отложил пестик и протянул к ней руку. Нехотя она вернула ему банку.

– Что вы готовите?

– Это? – Он продолжил молоть семена. – Снадобье для жены башмачника. Ее тошнит в последние дни.

Нари понаблюдала за ним некоторое время.

– Не поможет.

– Да ну? Напомните, доктор, вы у кого учились?

Нари улыбнулась. Якуба бесило, когда она так делала. Она повернулась к полкам, выискивая взглядом знакомый горшочек. Кругом царил хаос. Аптека казалась одной сплошной свалкой неподписанных банок и ингредиентов, которые словно сами снимались иногда с места и перемещались с полки на полку.

– Она беременна, – бросила Нари через плечо.

Смахнув паука, ползущего по крышечке, она взяла пузырек с маслом перечной мяты.

– Беременна? Ее муж ничего не сказал.

Нари поставила перед Якубом пузырек и положила рядом узловатый корень имбиря.

– Рано. Они, скорее всего, сами еще не знают.

Он выразительно посмотрел на нее.

– А ты знаешь?

– Боже милостивый, а вы – нет? Ее тошнит так, что шайтан услышит, не к ночи будь помянут. У них с мужем шестеро детей. Казалось бы, должны уже научиться распознавать знаки, – она примирительно улыбнулась. – Приготовьте ей чай из этого.

– Я ничего не слышал.

– Да, дедуля, вы не слышали и как я вошла. Может, тут дело в ваших ушах?

Якуб, недовольно ворча, отодвинул ступку и отошел в уголок, куда он складывал свои заработки.

– Кончала бы ты играть в Моисея Маймонида[5] и нашла бы лучше себе мужа. Еще не поздно.

Он вытащил сундук, петли тяжело скрипнули, и старая крышка откинулась.

Нари рассмеялась.

– Если вы найдете того, кто согласится взять такую, как я, в жены, вы всех свах Каира оставите без работы.

Она пошарила среди беспорядочно сваленных на столе книг, квитанций и склянок в поисках маленькой эмалевой шкатулки, где Якуб держал сезамовые карамельки для внуков, и наконец нашла ее под пыльной амбарной книгой.

– К тому же, – продолжила она, выудив две карамельки, – мне нравится с вами работать.

Якуб вручил ей мешочек. Нари уже по весу поняла, что там больше ее обычной доли, и начала было возражать, но он оборвал ее.

– Не связывайся с такими мужчинами, Нари. Опасно это.

– Почему? Теперь у нас франки главные.

Она пожевала конфету, и на нее внезапно накатило любопытство.

– А правда, что франкские женщины ходят по улице голыми?

Аптекарь покачал головой, ничуть не удивленный ее бесцеремонностью.

– Французские, дитя мое, не франкские. И храни тебя Господь от таких вульгарных разговоров.

– Абу Талха говорит, что у их командира копыта, как у козла.

– Абу Талха пусть лучше башмаки себе дальше чинит… И не меняй темы, – добавил он устало. – Я предостеречь тебя хочу.

– Меня? Зачем? Я никогда даже не разговаривала с франком.

Впрочем, не сказать чтобы она не пыталась. Она подсовывала амулеты французским солдатам, которые изредка встречались ей на пути, но те отшатывались от нее как ужаленные, отпуская язвительные замечания о ее наряде на своем диковинном языке.