Вместо этого она только уткнулась лицом в песок. Отплевываясь, Нари села и протерла глаза. И заморгала.

Она была не в Каире.

Ее окружали тенистая рощица финиковых пальм и заросли кустарников. Скалистые утесы загораживали кусок ярко-голубого неба. За кустами виднелась пустыня: искристый золотой песок простирался во все стороны, насколько хватало глаз.

А напротив Нари сидел джинн.

По-кошачьи опустившись на четвереньки у дотлевающего костерка, от которого еще расходился аромат свежей жженой древесины, джинн смотрел на нее любопытным, но настороженным взглядом ярко-зеленых глаз. В одной руке, почерневшей от сажи, он держал острый кинжал с рукояткой, украшенной орнаментом из сердолика и ляпис-лазури. Он водил им по песку, и Нари наблюдала за солнечными зайчиками, скачущими по лезвию. Остальная амуниция была сложена у джинна за спиной.

Нари схватила первую попавшуюся палку и выставила ее перед собой в угрожающей, как она надеялась, манере.

– Не подходи, – предупредила она.

Он флегматично поджал губы. Это заставило ее обратить внимание на его лицо, уже не скрытое под платком, и Нари поразилась, впервые как следует разглядев его. У джинна не было ни крыльев, ни рогов, но его светло-коричневая кожа излучала сверхъестественное сияние, а кончики ушей заострялись и подгибались кверху. Кудри, такие же непроницаемо-черные, как у нее, спадали до плеч, обрамляя красивое лицо с тонкими чертами. У него были длинные ресницы и густые брови, а висок украшала черная татуировка в виде стилизованного крыла, пересеченного стрелой. На его лице не было морщин, но в изумрудных глазах читалось что-то вне всякого возраста. Ему могло быть хоть тридцать, хоть сто тридцать.

Он был красив – ослепительно и устрашающе красив. Подобную притягательность Нари могла бы приписать тигру за секунду перед прыжком, в котором он разорвет тебе глотку. Ее сердце забилось чаще, хотя внутри все сжималось от страха.

Она захлопнула рот, заметив, что у нее отвисла челюсть.

– К-куда ты меня притащил? – заикаясь, выдавила она по… как он назвал ее язык… по-дивастийски? Да, точно. По-дивастийски.

Он не сводил с нее гипнотического, непроницаемого взгляда.

– На восток.

– На восток? – переспросила она.

Джинн наклонил голову, глядя на нее как на идиотку.

– В направлении, противоположном ходу солнца.

Она вспыхнула.

– Я знаю, что такое восток… – Джинну не понравился ее тон, и Нари боязливо покосилась на кинжал. – У тебя… у тебя, наверное, дел невпроворот, – сказала она примирительно, кивая на гору оружия, и встала на ноги. – Так что не буду тебе мешать и…

– Сядь.

– Правда, не стоит…

– Сядь.

Она плюхнулась на землю. Между ними повисла напряженная тишина, и Нари наконец не выдержала и сорвалась:

– Ну, села. Дальше что? Убьешь меня, как ты убил Басиму, или так и будем играть в гляделки, пока я не умру от жажды?

Он опять поджал губы, от которых Нари с трудом оторвала взгляд. Она даже прониклась сочувствием к своим ослепшим от любви клиенткам. Но его следующие слова заставили ее выкинуть подобные мысли из головы.

– Я избавил девочку от мучений. Она была обречена с того момента, как ею завладел ифрит. Они испепеляют своих жертв дотла.

У Нари ухнуло сердце. О Господи… Прости меня, Басима.

– Я… я не хотела никого призывать… не хотела причинить ей боль. Клянусь. – Она судорожно перевела дыхание. – Но… убив ее, ты убил и ифрита тоже?

– Надеюсь. Но он мог успеть покинуть ее перед смертью.

Она закусила губу, вспоминая застенчивую улыбку Басимы и силу духа ее матери. Но с самобичеванием придется повременить.