Глаза архимагистра светились, словно она была фаргой, а не человеком. По коже Виты побежали мурашки, но не от этого свечения – от смысла слов беловолосой волшебницы. Ники Никорин, говоря об уничтожении могильников, подразумевала… уничтожение могильников!

– Вы сможете это сделать? – пробормотала Вита. – Уничтожить их все?

– Моего опыта на это хватит, – спокойно кивнула архимагистр. – Но у меня нет времени прыгать по Тикрею в их поисках. Тучи сгущаются – я не хочу надолго покидать Вишенрог. Ваша команда однажды обнаружила захоронение богов при том, что шансов на подобное стечение обстоятельств для смертных практически не существует. Так почему бы мне не воспользоваться вашей удачей и снова не собрать «Ласурскую бригаду»?

– Действительно… – пробормотала Вита.

В золотых глазах Григо Хризопраза отражался великолепный розовый бутон. Лаская пальцами его лепестки, нежно, почти не касаясь, мужчина проговорил:

– Аромат розы – это искушение в чистом виде, не так ли?

Босая женщина в белом платье, с распущенными волосами сидела на скамейке, образованной хитрым сплетением ветвей кустарника. И смотрела вдаль. Ветерок ласкал ее обнаженные руки и плечи, почтительно касался края белоснежного одеяния.

– Искушение выдумал Аркаеш, – не поворачивая головы, ответила она. – Он вообще много чего выдумал – грех, чувство вины, несбывшиеся надежды, предательство…

– Да ладно! – Григо вернулся в беседку, напоследок качнув головку цветка. – Если кто и выдумал предательство, то не он один. Тебе ли этого не знать, моя госпожа?

Она кивнула с отсутствующим видом. Он взял ее руку и поднес к губам.

– Отчего ты печалишься, Индари? Тебя беспокоит судьба Ласурии?

Черноволосая повернулась и посмотрела на него. На прекрасном лице глаза, в которых не было радужки, но плавали радужные пятна, казались глазами другого существа – чуждого, далекого.

– Меня беспокоит судьба Тикрея, мой Турмалин, – ответила она, и в голосе зазвенели серебряные колокольчики. – Я ощущаю нависшую над ним злую волю, волю настолько жестокую, что сама готова отступить.

Зрачки Григо расширились.

– Но ты не можешь, моя госпожа! – вскричал он. – Ты – надежда и свет Тикрея, и всех живущих! Если сдашься ты – все, ради чего ты жила тысячи лет, все, что оберегала, исчезнет, пропадет, истает в дым, как истаял наш мир – мир до Вечной ночи!

Она грустно улыбнулась.

– Я это знаю. Поэтому не стану мешать Ласурскому архимагистру в том, что она задумала. Но и помогать не буду – не смогу переступить через себя, участвуя в поругании могил братьев и сестер.

Турмалин пробормотал:

– Думаешь, Никорин много на себя берет?

Черноволосая пожала плечами.

– Она верит в себя – как верили мы, пока не поубивали друг друга, как верили в себя драконы, пока не были уничтожены в ходе нашей войны, и как до сих пор верят эльфы, не понимая, что давно не имеют на то никаких оснований. Вера в себя, возведенная в категорию абсолюта, есть признак божественности… – она лукаво улыбнулась, показывая, что на самом деле обратила внимание на его слова ранее: – Тебе ли этого не знать, мой Турмалин?

– Ты думаешь, она?.. – Григо потрясенно замолчал.

– Пока я думаю, что не буду мешать ей, только и всего, – пожала плечами черноволосая. – Но мне нужно придумать что-то, чтобы удержать обитателей Тикрея от разобщения в грядущее время. Время, которое уже близко.

Турмалин насторожился. Спустя мгновение огромный дракон висел в воздухе, прикрывая мощным телом беседку от летящего в ее сторону небольшого предмета. Когтистая лапа совершила молниеносное движение, ловя его… Золотой глаз древнего гиганта с изумлением уставился на искусно вырезанную из камня скульптуру: строящийся дом.