– Иначе мне прохода давать не будут…

Лёка искренне удивилась, но виду не подала.

По правде говоря, Вася не казался ей каким-то особенным – с работой или без нее, однако девушке было приятно находиться в его обществе. Он считал стенографию чепухой, и Лёка совершенно искренне с ним соглашалась.

Несколько раз он пристраивал ее в статистки на съемках, а затем как-то само собой вышло, что она получила маленькую роль, и режиссер, отсмотрев материал, заметил, что эта хрупкая сероглазая брюнетка с изящной шеей хорошо выходит на экране.

– Тебе бы поучиться актерскому мастерству, – авторитетно заявил Вася Лёке. – Хорошее же дело. В крайнем случае устроишься в какой-нибудь театр рабочей молодежи…

И Лёка пошла учиться.

Не то чтобы ее привлекала мысль стать актрисой – просто это было в любом случае интереснее, чем запоминать крючки, обозначающие разные буквы и слова.

– Возгордишься, небось? – скептически хмыкнула бабушка, узнав о планах внучки. – Ты бы лучше в загсе с ним повенчалась, с Васькой-то твоим. Не ровен час, уведут.

Та эпоха была щедра и на более причудливые выражения, чем «венчаться в загсе», и вовсе не форма, в которую бабушка облекла свои мысли, задела девушку. Она и сама считала, что раз у них с Васей все по-настоящему, надо расписываться. Но Харитонов, едва уловил намек на узаконение отношений, как-то скуксился и стал бубнить, что формальности – вздор, что брак вообще буржуазный предрассудок и что окружающих не касается его личная жизнь, равно как и жизнь Лёки.

…Тогда, конечно, она согласилась, чтобы не спорить, но про себя все-таки немножко обиделась.

К тому же несовершенство тогдашних методов контрацепции оставляло достаточно простора для женских страхов. Лёка боялась, что забеременеет, боялась, что придется делать аборт, боялась, что Вася ее бросит, если что-то случится, а он был беспечен, шел на поводу своих желаний и не замечал – или делал вид, что не замечает – ее тревог.

Он щедро делился с ней сплетнями о том, что творится на кинофабрике, и она вполуха слушала его восторженные вопли, что какой-то Винтер замутил грандиозную фильму и добился безусловной поддержки от какой-то актриски, которая ухитрилась женить на себе старого и глупого наркома Гриневского.

– Мы будем снимать в Ялте! Три, нет, кажется, даже четыре месяца… Надо будет выбить для тебя какую-нибудь роль! Поедем вместе, отдохнем…

Он суетился, таскал с собой Лёку на кинопробы и встречи с Винтером, и в какой-то момент казалось, что все сорвалось, потому что на роль решили взять Инну Белькевич, хорошенькую, кудрявую и томную.

Инна была куда более опытной актрисой – семь ролей, восьмая в фильме, который готовился к выходу. Но тут вдруг что-то забуксовало, и в последний момент все-таки утвердили Лёку.

– Это все Тася, жена Винтера, – объяснил Харитонов. – Инна только что с очередным хахалем рассталась, и Тася боится, что она переключится на ее мужа. А Борис сейчас идет в гору, в такой ситуации мужья меняют жен, как перчатки…

Борис Винтер вовсе не производил на Лёку впечатления человека, который способен менять жен, как перчатки, но девушка, как всегда, промолчала.

В конце концов, главное то, что у нее будет небольшая, но важная роль в фильме, о которой уже сейчас все говорят. Конечно, придется много работать – Лёка уже поняла, что съемки кажутся легкими только тому, кто ни разу не имел с ними дела. А в свободное время она будет отдыхать, купаться и вообще наслаждаться жизнью.

Но никакого наслаждения жизнью не получилось, потому что в вагоне она столкнулась с Андреем Ереминым, который ехал на съемки этим же поездом, и сердце у нее екнуло – или подпрыгнуло в груди – или сотворило какой-то странный кульбит, подробности которого так охотно описывают мастера любовных романов.