– Абсолютно! – заверил его Стас. – Очень снисходительные правила! На прошлой работе мне пиво за обедом не подавали и глинтвейном греться не разрешали. А здесь такая благодать!

– Шутить изволите, – хмыкнул Фильц. – Ну-ну. Ладно, свободны. Найдите рейтара Йохана по прозвищу Малой, пусть покажет вам капитул и что где лежит.

И он уткнулся в бумаги, делая вид, что забыл о существовании некоего герра Ясенецкого, но Стаса после общения с университетским главбухом таким пустяком было не пронять.

– А жалованье? – напомнил он с интересом. – За месяц вперед?

– Зачем вам деньги, молодой человек? – вздохнул Фильц, вставая из-за стола и поворачиваясь к большому шкафу. – Выходить в город вам нельзя, на что тратить будете?

– Были бы деньги, а как их потратить, я придумаю, – пообещал Стас. – Попрошу кого-нибудь… Да и не буду ведь я всю жизнь тут сидеть!

Что-то неопределенно хмыкнув, секретарь спиной изобразил неодобрение, но вернулся от шкафа со здоровенной тетрадью и холщовым мешочком. Неторопливо что-то записал на пустой странице, вернул перо в чернильницу и ткнул пальцем в разлинованный лист:

– Извольте поставить подпись.

Стас посмотрел на белое, уже изрядно потертое и как будто драное перо. Гусиное! Ладно бы перьевая ручка с изящным металлическим перышком, таким точеным, золотистым, надрезанным посередине и с капелькой-вырезом! У Отто Генриховича такая была, и Стас несколько раз пробовал ею писать. Но гусиное?!

– Боюсь, это будет жалкое зрелище, – невозмутимо сообщил он. – Я этот… инструмент никогда в руки не брал, у нас письменные приборы совершенно другие.

– Можете крестик поставить, неграмотным допускается, – устало съязвил секретарь, отсчитывая из мешочка серебряные, судя по цвету, монеты, пять покрупнее и десять помельче.

– Правда, можно? – обрадовался Стас. – Спасибо!

И быстренько, пока Фильц не сдал назад, поставил в указанной графе чернильный крестик. С кляксой, под которой этот крестик полностью скрылся. Секретаря перекосило, он с тоскливой злостью посмотрел на испачканную тетрадь, поднял взгляд на Стаса.

– Я потренируюсь, – пообещал Стас и, ладонью подвинув к себе монеты, заверил: – Вы не думайте, я способный! К следующей выплате хотя бы свое имя точно писать научусь! Только чернильницу раздобыть надо, – задумался он. – У вас, случайно, ненужной нет? А где вы перья берете? И из какого места их драть надо? Все равно какие не подойдут же, правда?

Он посмотрел на Фильца ясно-ясно и даже ресницами похлопал для убедительности. Типаж старательного дурака Стасу всегда удавался особенно хорошо. Но Фильц тоже оказался стреляным воробьем, он сузил глаза, улыбнулся с нехорошей ласковостью и сообщил:

– За чернильницей можете послать в лавку, вместе с пузырьком чернил это стоит восемьдесят крейцеров. За талер вам еще добавят ножик для чистки перьев и тетрадь. Перьев, так и быть, я вам выделю. Еще вопросы имеются?

– Имеются, – застенчиво кивнул Стас. – Талер – это много? И какие еще номиналы монет у вас в ходу?

Фильц откинулся на спинку кресла, задумчиво посмотрел на Стаса и, видимо, приняв какое-то решение, монотонно заговорил:

– Ваше жалованье, герр Ясенецкий, составляет десять талеров в месяц. Это обычная плата поденщику или, например, кучеру. Учитывая, что жилье и стол вам предоставляет капитул, условия превосходные, уж поверьте. Талер – одна из пяти монет, которые я вам выдал. Остальные десять – гульдены, в талере их два. В гульдене шестьдесят крейцеров, а каждый крейцер равняется четырем пфеннигам. Самая мелкая монета – геллер, на пфенниг их приходится два…