– Не от меня одного. У меня будет помощь.

– Верзила? – Старик не сдержал улыбки.

– Не только Верзила. Позвольте задать вам вопрос. По вашим сведениям, известно ли сирианцам о наших исследованиях венлягушек?

– Нет, – ответил Конвей. – Неизвестно, насколько я знаю.

– Тогда я прошу разрешения взять с собой венлягушку.

– Венлягушку? Одну?

– Да.

– Но что это тебе даст? Ментальное поле одной венлягушки чрезвычайно слабо. Ты не сможешь читать мысли.

– Правда, но я смогу улавливать сильные эмоции.

Конвей задумчиво сказал:

– Возможно. Но что это даст тебе?

– Пока не знаю. Но все равно: это преимущество, которого не было у предыдущих следователей. Неожиданная вспышка эмоций может помочь мне, даст основания для подозрений, направит ход расследования. И потом…

– Да?

– Если кто-то обладает телепатическими способностями, природными или развитыми искусственно, я смогу уловить нечто большее, чем сильные эмоции. Могу уловить мысль, прежде чем этот человек начнет экранировать свои мысли. Понимаете, что я имею в виду?

– Но он может уловить и твои эмоции.

– Теоретически да, но я буду вслушиваться в эмоции, так сказать. А он нет.

Взгляд Конвея просветлел.

– Слабая надежда, но, клянусь космосом, надежда! Я добуду тебе венлягушку… Но еще одно, Старр. – Он называл его так только в моменты глубочайшей озабоченности. – Я хочу, чтобы ты понял всю важность этого дела. Если мы не узнаем, как сирианцы это делают, это будет значить, что они действительно опередили нас. А это значит, что война больше не будет откладываться. От этого зависит – война или мир.

– Понимаю, – негромко ответил Счастливчик.

Вот почему Дэвид Старр, землянин, и его маленький друг Верзила Джонс, родившийся и выросший на Марсе, пересекли пояс астероидов и оказались на окраине освоенной части Солнечной системы. И именно поэтому житель Венеры, совсем не человек, а маленькое животное, читающее мысли и навязывающее эмоции, сопровождал их.

Они висели в тысяче миль над Юпитером‐9 и ждали, пока закрепят гибкую трубу между «Метеором» и кораблем командующего. Труба соединяла шлюзы кораблей, и по ней человек мог перейти из одного корабля в другой, не надевая космического костюма. Воздух кораблей смешивался, и человек, привыкший к космосу, пользуясь невесомостью, мог пролететь по всей трубе от одного толчка, меняя направление при изгибах трубы прикосновениями локтя.

В отверстии вначале показались руки командующего. Они ухватились за край отверстия, потом командующий перепрыгнул через край и опустился в искусственном поле тяготения «Метеора» (официально оно именовалось псевдогравитационным полем), не пошатнувшись. Проделано это было прекрасно, и Верзила, который предъявлял высокие требования к любой космической технике, одобрительно кивнул.

– Добрый день, член Совета Старр, – мрачно сказал Донахью.

В космосе трудно определить, когда говорить «доброе утро», «добрый день» или «добрый вечер»: строго говоря в космосе не бывает ни утра, ни дня, ни вечера. Космонавты обычно используют нейтральную форму «добрый день».

– Добрый день, командующий, – ответил Счастливчик. – Возникли какие-нибудь трудности, из-за чего задерживается наша посадка на Юпитер‐9?

– Трудности? Ну, как посмотреть. – Донахью огляделся и сел в одно из пилотских кресел. – Я связывался со штаб-квартирой Совета, но мне ответили, чтобы я говорил непосредственно с вами, поэтому яздесь.

Командующий Донахью был худощавым, жилистым человеком; от него исходило сильное внутреннее напряжение. Лицо его было покрыто глубокими морщинами, волосы седые, но видно, что когда-то они были каштановыми. На тыльной стороне ладоней проступали выпуклые синие вены, и говорил он взрывчато, стремительным потоком слов.