– Все живое должно чем-то питаться. Иначе не бывает, – растерянно оглядывая меня, прошептала Дара.

– А я что? Неживая?! – снова крикнула я.

Она помолчала, разглядывая мое лицо, как будто в первый раз увидела.

– Теперь все понятно, – выдохнула она. – Ты мертвая.

Когда ты умираешь, все упрощается. На многое смотришь уже по-другому. Легче, что ли. Больше всего человек боится именно смерти. Не ходи по темным переулкам ночью, не ешь много жирного, не сиди на краю обрыва, не суйся на мороз без шапки… Все эти запреты подразумевают одно-единственное продолжение: «А то можешь умереть». Если эта неприятность с тобой уже произошла, то ты впервые ощущаешь себя полностью свободным от условностей и запретов.

Ну умерла, и что?

Именно так шептал мне мой внутренний голос, в то время как я пыталась справиться с паникой.

– Но я же жива! Чувствую себя. Мне больно, если ущипнуть. У меня в груди бьется сердце! И ты же сама видела – я могу перетаскивать предметы. Хочешь, оплеуху дам, сразу почувствуешь, какая я мертвая!

– Ты не чувствуешь холода, ты не ешь и не… в общем, туалет тебе тоже не нужен… – начала перечислять Дара.

– Как это не чувствую холода?! – воскликнула я.

Девочка двумя пальцами приподняла мое одеяло из ткани для пляжного зонтика:

– Ночью на улице меньше десяти градусов и сильный ветер с гор, а ты спокойно спишь под тряпочкой в продуваемом насквозь сарае. Я в теплом доме утром под одеялами зябну.

Дара была в свитере. Если припомнить, то все местные тоже одевались далеко не по-летнему. Я же как очнулась, так и ходила в тонком платьице. При этом еще купалась и сохла на ветру.

– Понятно же, почему тебя никто не видит и не слышит. Ты – привидение! – наконец завершила свою мысль девочка.

Я сидела на полу, молча глядя перед собой. Внутри была пустота. Все сошлось, как пазл. Все факты, которые я не могла понять, повернулись, как шестеренки, и неожиданно совпали, сложившись в идеальную картину, которая объясняла все. Это не мир каких-то чужих, инопланетян или рептилоидов. Мне наконец стало понятно, сколько противоречий было в этой теории. Это я – чужая для этого мира. Теперь ясно даже, почему меня видят только ночью. Мужик, который гнался за мной с лопатой, просто хотел отогнать призрака от своей жены.

Все как-то резко потеряло смысл. Еще утром больше всего на свете хотела вспомнить, кто я, и найти дорогу домой, к маме, но сейчас… у меня в голове крутился один вопрос: «Зачем?» Какой может быть дом у привидения? А мама… мама меня даже не увидит. И хорошо, если не увидит, потому что иначе я буду для нее кошмаром и принесу только мучения.

Куда идти, чего добиваться, когда все самое плохое уже случилось? Да и хорошее тоже осталось где-то в прошлой жизни.

– И что же мне теперь делать? – спросила я вслух саму себя.

– М-да… дела… – протянула Дара и села рядом.

Минуту мы обе молчали.

– Скажи, а ты-то меня не боишься? – спросила я.

– А чего тебя бояться? Ты хорошая. Не злая, как некоторые живые. Ты вон помогла мне. Можно сказать, спасла.

– Ну я все-таки… мертвая.

– Мама правильно сказала. Это у меня от бабушки. Сейчас вспомнила: ее называли «говорящая с духами». Она тоже могла видеть призраков и общаться с ними. Если она вас не боялась, то чего я должна?

– Нас… – вздохнула я. – Нечисть.

– Прости, я не хотела, – быстро сказала Дара, заглядывая мне в глаза, – правда. Ты… лучше, чем многие живые. Давай будем дружить?

– Не надо. У тебя что, нормальных друзей нет?

– Нет, – грустно шепнула она.

– Почему?

Она помолчала, ковыряя пальцем линию лабиринта у своих ног.