– Привет! – осклабился Капрал, и его спутники как бы невзначай подняли заряженные армейские арбалеты, направив их на Неда и Харалда. – Ну что, пора умирать? А тебе, девочка, предстоит веселое развлече…

Он не успел договорить. Пущенный Амелой метательный нож перебил ему гортань, показав блестящий острый кончик из грязной шеи со стороны спины. Тренькнули тетивы арбалетов, но болты были отбиты молниеносными движениями клинков.

И началась бойня.

Разбойники не успевали ответить – они были настолько медлительны, настолько банальны в своих попытках защититься от смерти, воплощенной в трех молодых существах человеческого рода, что движения Неда, Харалда и Амелы казались сравнимы с движениями умелого косаря, который срезает с луга напоенную утренними росами траву.

Через три секунды все было закончено. Десять человек вместе со своим предводителем лежали на утоптанной сотнями ног и копыт земле, выгибаясь в бесполезных судорожных попытках удержать ускользающую из тела жизнь. Их глаза тускнели, дыхание прерывалось, и, возможно, в этот момент они поняли, каково было тем, кого они лишали жизни. А может, и не поняли – просто наделали в штаны в свою последнюю смертную секунду. Это – скорее всего, потому что вонь стояла ужасная.

Последний из поверженных еще не успел стукнуться о землю, как троица подбежала к разбойникам, стоявшим в стороне, – ошеломленным, застывшим, будто от столбнякового заклинания. Только когда смерть была уже рядом, те закричали, завизжали – кто-то пытался достать убийц мечом и копьем, кто-то упал на колени, прося пощады, а кто-то бросился бежать, потеряв разум от страха. Одно дело – вырезать крестьян и трактирщиков, и другое – встретиться лицом к лицу с теми, для кого убить тебя все равно что раздавить жука на тропинке. Щелк! И нет его.

Никто не уцелел. Последнего, бежавшего вприпрыжку и чуть не улизнувшего, настигла Амела. Только тот собрался нырнуть в речку, как она пустила ему под левую лопатку метательный нож – с таким же спокойствием, с каким она метала его в обычную мишень, на которой Харалд нарисовал портрет вредного соседа, правда, дед тут же запретил детям делать портреты знакомых им людей на мишенях.

Острый клинок рассек сердце, и убегавший будто споткнулся. Упав, он съехал вниз по крутому берегу реки и повис на обрывчике, роняя в кристально-прозрачную воду густые капли красной, пахнущей железом жидкости.

Амела невозмутимо выдернула из тела клинок, вытерла его об одежду убитого и, задумавшись, пошла к своим, засовывая нож в перевязь.

Когда-то она спрашивала себя: что будет после того, как умрет ее первый враг? Говорят, люди падали в обморок, когда видели дело своих рук – труп убитого ими человека. Почему же она ничего не чувствует, кроме удовлетворения от хорошо выполненной работы?

Не придя ни к какому выводу, решила спросить у Неда. Может, он объяснит – почему она не стала заливаться слезами, убив больше десятка человек. Может, она ненормальна? Это мысль ее возмутила, и Амела фыркнула, как кошка, – чего только не придет в голову!

– Эй, открывайте! – крикнул Нед, постучав в дверь. – Вы там живы?! Эй, есть кто-нибудь?! Может, они все скончались там от страха? – спросил он вполголоса у своих спутников, недоуменно пожимая плечами.

– Да вроде кто-то шевелился. Даже отстреливались, – хмыкнул Харалд и взревел дурным голосом: – Да вы откроете, что ли, болваны! Не от кого уже прятаться! Путники желают есть-пить и получить комнату с чистыми простынями!

Дверь загромыхала, лязгнули запоры, и на пороге показалась… женщина! Лет пятидесяти, в шлеме, в слишком длинной для нее кольчуге, свисающей до колен, в руках армейский арбалет с наложенным болтом.