Уточню – те, что еще оставались в здравом рассудке после попыток определить орудие убийства.

На уверенном лице убитого старика осталась странная… улыбка? Уголки строго сжатых губ чуть подняты, светлые глаза глядят в скрытое за потолком небо спокойно и светло. «Иконописное», – вспомнилось уместное слово. Лицо покойного казалось иконописным. Отчего-то это не пугало.

Странно.

Я зажал в зубах фонарик и, перехватив оружие любимым хватом – ствол в правой, левая поддерживает запястье, – выдвинулся на лестницу, красиво «нарезая углы», будто на тренировке.

Луч подсветил отпечатки запачканных кровью ботинок на лестнице наверх.

…Слишком много везения.

Ожидал всякого. Удара из засады. Того, что псих ворвется в одну из квартир и захватит заложников. Спрячется, на худой конец.

Но след миновал четвёртый этаж. Псих отправился выше.

В таких домах нет чердаков. Халупа на отшибе, на пригорке, и перепрыгнуть с крыши на соседнюю не удастся. Если ты не птица, тебе не уйти.

Водосточные трубы? Не присматривался, но не советовал бы. Это фокус для кино, а не для насквозь прогнившего и проржавевшего Старого порта.

Последний пролёт.

Я взвёл курок и положил палец на спуск. Валить надо сразу. Наглухо. Если только дёрнется.

…Дверь распахнулась легко, с одного удара. Я успел заметить лежащее у края крыши тело, распростершее руки будто в попытке взлететь к Солнцу.

Но я не присматривался, я уже уходил вбок перекатом, беря под контроль слепые зоны.

Мог и не пачкать костюм. Крыша была пуста, а лежащий не представлял опасности. Это я понял, когда подошел к нему – всё ещё на нервах, готовый сначала открыть огонь, а потом спрашивать документы.

Мне достался труп.

С такими ранами в боку не живут. Странно, но крови было совсем немного. На сорочке – и на белоснежной эмали ножа в левой руке.

Похоже, убитый извлёк его из раны. Зря. Верная смерть от кровопотери. «Не в его случае», – отметил спокойный голос в сознании.

Я перевернул труп на спину. Присел на корточки. Он будто иссыхал на глазах. Странно…

Нож в руке – белый, с ажурным кружевом декоративной гарды – не напоминал боевой клинок. Скорее, для писем.

Идеальное орудие убийства. Кто убивает кинжалами в наш прагматичный век? Канцелярская утварь – другое дело.

Ветер донес аромат роз.

…Позже, когда квартира и крыша наполнились суетой офицеров, белыми комбинезонами экспертов и вспышками камер, меня подозвал лейтенант.

– Рудольфи! Мы нашли у старика в кармане документы.

– Не понимаю, – посмотрел я на раскрытую книжицу. – Может, сын? Этому парню лет тридцать от силы. Зачем дедуган таскал его ксиву?

Лейтенант Сергеев, мой шеф, глава городского отдела по раскрытию особо тяжких, в просторечии «убойного», пожал медвежьими плечами:

– Ну так что… Выходит, маньяк полез к старику, а тот утащил его за собой на тот свет? И дело закрыто.

– Хорошо бы.

Мы оба знали: в Матреге случается всякое, но только не такое везение.

Я вспомнил об этом происшествии два дня спустя. Пусть даже я числился одним из ведущих дело детективов, только в дурном кино бывает так, что вся городская преступность вежливо ждёт, пока полицейский закроет свое Очень Важное Дело и только потом безобразит дальше, в порядке строгой очередности.

Я тогда сидел в отделе. Отделы детективов никогда, знаете ли, не изменятся. Рухнет небо, возгласит означенный час труба архангела, и грешники с праведниками потянутся в Великий Отдел ждать следственных мероприятий перед Судом.

Вот уж бардак выйдет.

Отделы выглядят одинаково почти всюду и всегда. Бывают они большие и совсем маленькие, но концепция неизменна – напихать в замкнутое пространство максимум столов, усадить за них сотрудников; добавить по вкусу табачного дыма и духоты; пусть всё заглушает грохот клавиатур, а по черным экранам терминалов ползут тексты рапортов; еще нужны свидетели, задержанные и подозреваемые – неизменно кричащие, и, чтобы добавить неразберихи, пусть свисающий с потолка телевизор что-то бормочет.