Он ждал, что сейчас к нему обернется милое личико, и уж тут он покажет рыцарство во все красе. Приятную загадку представляло то, что Василий Ильич не мог узнать, кто прячется под плащом. Не то чтобы он поголовно знал всех жительниц Павловска, особенно со спины, но, как часто бывает, проживая в одном городке, начинаешь узнавать своих по походке. Эта незнакомка явно была не из местных. Ранняя дачная пташка, а то и особа из дворца!

Василий Ильич опять напомнил о себе вежливым вопросом. Особа в накидке не пожелала обернуться, она стояла, подпрыгивала на одной ножке. Такое поведение немного огорчило Василия Ильича. Как человек, знающий себе цену, он не стал тянуть церемонии, все-таки не в столице, и обошел даму. Склонился в исключительно вежливом поклоне и выпрямился, ожидая увидеть улыбку в ответ на свои действия. Где-то в глубинах фантазий Василий Ильич надеялся, что незнакомке захочется с ним пококетничать.

Темнота немного скрадывала то, что открылось ему. Василий Ильич опять сощурился, не в силах понять, что же такое привиделось. А когда он убедился, что зрение не обманывает, изумление его стало столь глубоким, что Василий Ильич так и стоял, не в силах пошевелиться или позвать на помощь. Разум Управляющего отказывался верить в то, что видели глаза его. Зрелище, открывшееся под распахнутой накидкой, было столь невозможно, дико и немыслимо, что выходило за границы человеческого понимания. Воля, куда более крепкая, чем у Василия Ильича, зашла бы в тупик. Что делать человеку, когда на пустой ночной улице он встречается с явлением, не поддающимся осмыслению? Только отдаться животному инстинкту.

За три квартала от Садовой улицы скучал городовой Никитин. Его ждала долгая ночь на посту и борьба с наползающим сном. Как вдруг откуда-то из-за домов долетел странный звук. Городовой прислушался. Так кричит раненый зверь, который бьется за свою жизнь без надежды на спасение. Зверям в Павловске быть не полагается, в его окрестностях даже волков нет.

Городовой повертел головой, чтобы определить, откуда доносится вопль. Еще раз послушав, он пришел к выводу, что все-таки это был человеческий вопль. И доносился он со стороны дворцового парка. Что там могло случиться, Никитин представить не мог. Особых нарушений порядка пока не наблюдалось, о помощи никто не взывал, два тревожных полицейских свистка не раздалось, городовой имел законное право сделать вид, что ничего и не случилось. Тем более вопль сам собой затих.

Все-таки простое человеческое любопытство оказалось сильнее полицейских правил. Никитин побежал по направлению, откуда, как нарочно, снова раздался странный звук. Только был слабее, тише и отчаянней.

1902 год, 26 апреля. Рано утром.

Директор Департамента полиции Сергей Эрастович Зволянский плохие известия получал сразу. В последнее время обычный поток стал чрезмерным, как весеннее половодье. Того и гляди утопит.

Мало того, что в университетах брожение, мало того, что там и тут вспыхивают крестьянские бунты и полыхают имения, так еще покушение на московского обер-полицмейстера, и уж самое невероятное – убийство начальника, министра внутренних дел. Того и гляди добрые языки при дворе начнут нашептывать: дескать, директор не справляется, власть ему дана огромная, а результаты плачевные, не пора ли подобрать кандидата более достойного?

Отвечать языкам было затруднительно. Формально власть у Зволянского была огромной. Кроме самой махины общей полиции, призванной защищать столпы правления, а вовсе не рядовых граждан, под столпами стонущих, в его ведении было Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, иначе говоря «охранка», жандармский корпус и самый секретный, Особый отдел Департамента полиции. Однако власть имеет такое свойство, что прибрать ее к рукам хотят многие. Потому этими грозными учреждениями распоряжаться пытались кто угодно. А за результаты их стараний отвечать должен был Зволянский. Директор всей кожей полицейского чуял, как шатается под ним кресло.