Когда же я кончил и, как ни в чем не бывало, слез с нее – она так и не смогла встать на лапы. Со всклокоченной шерстью, с безумными глазами, негромко постанывая, она, словно раздавленная, поползла на брюхе в угол клетки. На мгновение сердце мое кувыркнулось от жалости, но я тут же вспомнил про пятнадцать замученных Котов, погибших из-за нее в лаборатории института, и моя слабость уступила место гадливому презрению. Я должен был быть у нее шестнадцатым…

Неожиданно мы почувствовали, что наш автомобиль стал притормаживать.

Я тут же подскочил к дверце клетки и вопросительно посмотрел на Бродягу. Неужели мы уже подъехали к институту, к этому Кошачьему лобному месту?! Неужто Бродягу так подвела знаменитая наша интуиция? А может быть, от постоянного многолетнего недоедания он утратил ощущение Времени, Предвидения, и все те качества, которые ставят нас в недосягаемое интеллектуальное превосходство над всеми остальными живыми существами?!

Бродяга и сам недоумевал.

Автомобиль еще катился по инерции, когда раздался негромкий, исполненный злобой, голос Пилипенко:

– Вот ссссука!.. Чего этому-то козлу от нас надо?!

– Чего, чего!.. А то ты не знаешь – «чего»? – ответил Васька.

Но тут наш «москвич» окончательно остановился и кто-то сипло проговорил:

– Здравия желаю, граждане. Па-апрашу документики!

Я почувствовал новый букет запахов, ворвавшийся в наш тюремный мир: и запах устоявшегося, многодневного водочного перегара; и кислые запахи маленьких, но сильных аккумуляторов для переносных радиостанций; ни с чем не сравнимый запах оружия; пропотевшей кожаной амуниции; и слабенький запашок мятной жевательной резинки, наивно призванной заглушить все остальные запахи.

Нет, это не институт, слава богу!.. Это милиционер. Или бандит. Что, впрочем, с моей точки зрения, одно и то же – человек с оружием. У меня сразу отлегло от сердца – значит, время еще есть.

– Здравия желаем, товарищ начальник! Научно-исследовательский институт физиологии приветствует нашу доблестную милицию, – одновременно пропели Васька и Пилипенко такими сладкими, липкими голосами, как если бы вдруг заговорило растаявшее мороженое.

Я как-то жрал такое. Гадость – чудовищная, оторваться – невозможно! Та-ак… Значит, это все-таки милиционер. Тоже неплохо…

– Документы попрошу, – повторил милиционер.

– Пожалуйста… – голос Пилипенко совсем упал. – Какие проблемы-то?

– Счас посмотрим, – сказал милиционер. – Не будет проблем – создадим. Все в наших руках. Тэ-эк-с… Пилипенко Иван Афанасьевич?.. Вот и ладушки, Иван Афанасьевич, пришлите двадцатничек от греха подальше, и поезжайте с богом.

– Какой «двадцатничек»?.. – растерялся Пилипенко.

– Зелененький, – пояснил милиционер.

– За что-о-о?.. – простонал Пилипенко.

– Дымление двигателя, прогар глушителя, левый «стоп» не работает, коррозия по низу дверей и крыльев, машина грязная, номера ржавые, правое наружное зеркало отсутствует… Еще нужно?

– Нет… – выдохнул Пилипенко. – Может, рублями возьмете?

– Ты чего? Мне, при исполнении, взятку предлагаешь, что ли?

– А доллары – не взятка?! – слышно было, что Пилипенко разозлился.

– А доллары – это доллары.

– Товарищ начальник… – заныл Пилипенко. – Мы бедные научные сотрудники, мы сейчас работаем над одной диссертацией…

– Ты, «научный сотрудник»! Ты мне мозги не пудри и лапшу на уши не вешай, – тихо сказал милиционер. – Я вот сейчас открою двери твоего фургона, и вся твоя «диссертация» враз с мяуканьем и лаем по городу разбежится. А я тебя еще и прав лишу, и техпаспорт отберу, мудила. Черт с тобой, гони червонец и вали отсюда на хуй, «диссертант» ебаный…