– К тому же чертовски плохие новости от Ассиндера.

– Ах, Ассиндер, – начинает было Дейвид, но мать бросает на него предостерегающий взгляд.

Однако уже поздно.

– Не желаю больше об этом слышать! – кричит старший баронет. – Он племянник человека, который прослужил мне и моему отцу сорок лет! И чертовски преуспел благодаря мне!

– Ему великолепно удалось снизить налог в пользу бедных, – примирительным тоном замечает леди Момпессон, – поскольку он избавился от многих приписанных к приходу бедняков. И огораживание общинных земель тоже прошло успешно.

– Возможно, и так, отец, но Барбеллион…

– Я знаю, о чем Барбеллион думает, – гремит сэр Персевал. – И твоя мать тоже знает. – Он кидает на нее взгляд. – Но это чепуха. Я бы жизнь ему доверил.

Задохнувшись, он хватает воздух ртом.

Помолчав, леди Момпессон спокойно произносит:

– Не касаясь этого вопроса, следует признать тот факт, что он отстранил главных нанимателей и во многих случаях их плата просрочена. – Не дожидаясь протестов мужа, она обращается к сыну: – Вот почему дела вашего отца в таком плачевном состоянии.

– А ты делаешь их еще хуже! – восклицает баронет. – Растрачиваешь свое время и мои деньги в гнусных игорных заведениях. Вроде того, которое на днях ограбили. И поделом владельцам! К чертям дурацкие забавы! Мне страшно подумать, сколько ты там промотал. Ответь честно, сколько у тебя долгов?

Мистер Момпессон смотрит на мать, та поджимает губы.

– Чуть больше двух тысяч фунтов.

Услышав эту сумму, баронет немного смягчается:

– Что ж, плохо, но не через меру. У тебя единственный выход – жениться.

– Именно об этом я и думал, сэр.

– Очень хорошо. Но тебе известно, кого я имею на примете.

– Отец, когда мы в прошлый раз об этом беседовали, я сказал: мне нужна невеста с наличностью. И думаю, я такую нашел.

– Я говорил тебе и раньше, что первейшее условие – сохранить имение.

– Но не в том случае, отец, если мы не сможем его содержать. Так ли важно, что мы потеряем землю, если мы такой ценой удержимся на плаву?

– Черт побери! – вопит баронет. – Ты лишен фамильной чести? Момпессоны владели этой землей сотни лет.

– Успокойся, отец. Ты ведешь речь о гордости, но правду-то знаешь. Мы приобрели имение весьма сомнительными средствами. Твой дед подчинил себе это жалкое существо, Джеймса Хаффама, и пособил ему обманным путем лишить наследства собственного сына.

Баронет багровеет от гнева – и, пока его супруга сердитыми жестами велит сыну покинуть комнату, возможно, и для нас наступает удобный момент расстаться с этой домашней сценкой.

Долгими часами, проведенными в темной камере, я не сводил глаз с несчастного создания напротив меня, пытаясь уяснить, что же все-таки происходит. Так это то самое Убежище, о котором упоминала матушка в своем повествовании?

Я думал о том, как протекали годы (моя жизнь насчитывала их меньше) для здешнего затворника. Не сразу мне пришло в голову, что я заперт лицом к лицу с убийцей моего дедушки: все питавшиеся мною надежды на его невиновность развеял дикий вид этого существа, скорченного у стены; теперь если он и мог представлять опасность, то только для себя самого.

В первые часы мой сокамерник потрясал цепями, словно рвался к бегству, однако прочные оковы едва позволяли ему двигаться. Потом он принялся стонать и тереться головой о запястья – воздеть руки выше ему мешали оковы, и меня посетила жуткая мысль: а не плачет ли он. Мне хотелось с ним заговорить, но мешало то, что я не знал, как к нему обратиться.

Помедлив, я задал простой вопрос:

– Вы меня понимаете?