– Кто?

– Мампси, кто же еще. С нами говорил мистер Ассиндер и втолковывал, что для нас так даже лучше: теперь мы получим каждый по своему куску земли.

– Хорошо, надеюсь, он окажется прав.

Сьюки водрузила тесто на верх печи и прикрыла его салфеткой.

Тут отворилась дверь и вошла матушка.

– Идите оба немедленно в общую комнату, – сердито сказала она.

Удивленно переглянувшись, мы последовали за ней. В общей комнате мы обнаружили Биссетт, с торжественным видом сидевшую на софе. Матушка уселась рядом, мы со Сьюки остановились напротив.

– Ну, Джонни, – начала матушка, – я знаю, ты всегда говоришь правду. Сьюки когда-нибудь брала тебя в такие места, куда тебе нельзя было ходить?

У меня мелькнула мысль о Хафеме, и, чтобы отвлечь внимание от этого случая, я решительно ответил:

– Да, несколько раз она брала меня в дом своей матери.

– Как я и говорила, мэм, – пробормотала Биссетт.

– А не видел ли ты, чтобы она давала домашним еду, взятую отсюда?

– Ну, – заколебался я, – однажды, но это были объедки.

– Все равно это кража, – ввернула Биссетт. – Она может питаться здесь, это часть ее жалованья. Но, думается мне, из кладовой исчезали не только объедки.

– Что из этого правда, Сьюзен? – спросила матушка.

Сьюки расплакалась.

– Я брала еду домой, мэм, но только из своей порции. Мне было позволено оставлять себе спитой чай, овсянку, кофейную гущу и золу.

– Кто это позволил? – спросила Биссетт.

– Миссис Белфлауэр всегда позволяла.

– На нее уже поздно кивать.

– И часто я не доедала свою порцию, чтобы забрать домой остатки.

– Хорошо, Сьюзен, но ты должна была спросить меня, ты ведь знаешь? В любом случае это очень плохо – брать то, что тебе не принадлежит.

– Хафем, мэм, – шепнула, к моему ужасу, Биссетт.

Сьюки внезапно зарделась.

Матушка обратилась ко мне:

– А теперь, сыночек, водила ли тебя Сьюки в другие места, где тебе не положено бывать?

Я заколебался, но, видя на лице Биссетт торжество и напряженное ожидание, признался:

– Однажды мы ходили в Хафем.

– Я говорила вам, мэм! – воскликнула Биссетт.

– Теперь, Джонни, пусть это было давным-давно и ты был очень маленьким, но, пожалуйста, припомни, случалось ли тебе там с кем-нибудь разговаривать.

Сьюки смотрела испуганно, и я подумал, что произойдет с ее семьей, если она потеряет работу. В конце концов, в том, что я беседовал с Генриеттой, не было ее вины.

– Нет, не помню.

Говоря, я скосил глаза на Биссетт, и меня поразил ее взгляд: удивленный, подозрительный, полный подавленного возмущения и не знаю чего еще. Она как будто знала, что я лгу. Но откуда?

– Не помнишь? – настаивала матушка.

– Помню, что не разговаривал, – ответил я.

Матушка, судя по всему, испытала облегчение.

– Так вот, Сьюки… – начала она.

– Твердость, мэм, – вполголоса подсказала Биссетт.

– Знаешь, Сьюзен, ты обманула мое доверие, а поскольку мне только что пришли плохие новости о деньгах, боюсь, мне придется тебя рассчитать.

– Но они живут только тем, что она приносит, – возроптал я.

– Видите, мэм? – подхватила Биссетт. – Вы кормили из своих запасов всю семью. Неудивительно, что мы с трудом сводили концы с концами и только и делали, что спрашивали друг друга, куда деваются деньги!

– Вы были очень добры ко мне, мэм, – всхлипнула Сьюки. – Я не должна была так поступать, это было нехорошо.

– Поди собери вещи, – распорядилась Биссетт. – И, прежде чем ты уйдешь, я проверю все, что ты возьмешь с собой.

– Не думаю, что в этом есть нужда, – пробормотала матушка, но Биссетт смерила ее строгим взглядом, и она смолкла.

Сьюки накинула на лицо фартук и выбежала из ком-наты.